Понедельник, 20.05.2024, 00:56 | Приветствую Вас Гость

ALL FICS

Главная » 2013 » Апрель » 18 » Е звали
19:55
Е звали

Её звали...
—


Katekyo Hitman Reborn!
Персонажи: TYL! Вария, не считая Леви, женщина (ОЖП).
Рейтинг: R
Жанры: Ангст, Философия, Даркфик
Предупреждения: Погибель персонажа, OOC, ОЖП
Размер: Мини, 3 странички
Кол-во частей: 1
Если встретите грамматическую либо стилистическую ошибку в тексте, пожалуйста, выделите ее мышкой и нажмите CTRL+ENTER.
Она как бы ещё не растеряла сознание. Она всё ещё чувствует адскую боль по всему телу. Женщина не ощущает собственной правой, руки, только плечо время от времени пробивает стягивающей болью. Повернув голову на бок, она отмечает про себя, что руки нет. Только обломанные кости и прорванные артерии, смоченные в красной крови, торчат из правого плеча. Мысли запутались, перемешались, скривились, так же как и внутренние органы в теле девицы. Они стали похожи на необычные фигуры, слепленные из детского пластилина. Чувство действительности потерялось кое-где в глубинах кровоточивых, рваных ран. Дыхание было слабеньким, даже очень. Его не было слышно на расстоянии 2-ух шагов, но женщина всё ещё дышала. Нехотя дышала.
Ей не было жутко. Она не страшилась боли, не страшилась собственного изувеченного в конец тела, не страшилась непрерывного потока крови, который достаточно очень заливал лицо. Она не страшилась даже ада.
Кое-где слышны далённые шаги. Как будто Погибель медлительно подходит к собственной уже практически бездыханной жертве.
Это была погибель. Беловолосая Погибель с блаженной ухмылкой и фиалковыми очами.
Женщина задерживает своё слабенькое дыхание. Нет, не из-за того что она ужаснулась, просто она не желает умереть, не желает умереть от руки этого беловолосого ублюдка, лучше она сама умрёт, по собственному желанию.
Глаза преобразуются в два тусклых стёклышка. Новенькая рана, сейчас уже в области виска испускает непрерывный фонтан крови. Погибель обогнала даму.
Но в одном она уверена, ей не больно. Совершенно не больно. Во всяком случае, она так задумывается. Во всяком случае, ей незачем себя жалеть.
Неограниченное количество людей собралось около малеханького ярко красноватого ящика – гроба. В нём лежало тело совершенно юный девицы. Правда, только лицо мёртвой было открыто, остальное было спрятано от чувствительных глаз скорбящих.
Было тяжело поверить в то, что это бледное тело моё. Было тяжело поверить в то, что я погибла.
В этой рыдающей массе стоял один совсем размеренный человек. Он посматривал, на этот, так именуемый муравейник из-под полу прикрытых, сероватых глаз. Он был единственным человеком из всей толпы, который успел разглядеть мой труп повдоль и поперёк. Успел изучить каждый шрам, каждый перелом, каждое растяжение, синяк. Нет, он не патологоанатом из наиблежайшего морга, он не следователь, рассматривающий это дело и естественно он не мой ожесточенный убийца. Этот мужик, просто человек, очень ценивший то тело, то уже хладное тело и душу.
Он не в истерике, он не рыдает, он не дрожит. Он не может унизить себя перед этой ничтожной массой, он уже выплакался над моим телом, он уже продрог от холода моих не живых пальцев. Сейчас осталась только скорбь. Он прикрывает глаза. Видно, вспоминает наше последнее задание в Вегасе.
Мужик уверен мне не было больно, мне не больно даже на данный момент. Он знает, что единственный кому больно это он, только он.
Его зовут Скуало, Супербиа Скуало.
Прозрачный бокал, заполнен светло-золотистой жидкость. Он заполнялся сейчас нередко, около 30-ти раз. Когда установилась пора 31-го, мужик не выдержал и кинул бокал в стоящий не подалёку камин. Пламя вспыхнуло с ещё большей мощью, чем до этого.
Глаза мужчины мутнели от множества алкоголя выпитого за один только денек. Пламя из камина совсем не согревало, только, напротив, в комнате становилось холоднее.
Он не пошёл на нынешние похороны. Он считает это второсортной тупостью, глядеть на труп той, кто ещё не так давно была живая. Той, кто ещё позавчера орала на него и возмущалась по поводу того, что мужик очень много пьёт. Той, кто всегда выводила его из равновесия. Той, кого он не переносил всем сердечком. Я его понимаю.
Всё это глупости, так задумывается он.
Мужик прислоняет к губам горлышко от бутылки виски и пьёт залпом невообразимо терпкую жидкость. Ему ничего не остаётся, как ожидать, ожидать ещё одну такую же даму, которая, сумеет привести его установленное равновесие в тряску.
Он уверен мне не было больно и не будет. Ведь мне не о чем было жалеть, не о ком.
Его провозглашают Занзасом. Просто Занзасом.
Запах стойких духов заполнял и без того душную комнату. Шторы были свирепо задёрнуты, в комнате царствовал мрак. Ни один лучик солнца сейчас не прошёл в комнату скорбящего мужчины. Его изредка можно было узреть таким. Я, к примеру, его таким никогда не лицезрела. Темным, поникшим, без какого или намёка на ухмылку, без какого или намёка даже на простую усмешку.
На теле мужчины не было, обычных для него боа и пёстрых костюмов. Сейчас он был одет в серьезный чёрный смокинг, и даже его колоритная причёска была искусно, спрятана под кожаную шапку.
Этого человека не заинтересовывали дамы с глубочайшим декольте и стройными ногами, начнём с того, что дамы его совсем не заинтересовывали, только прекрасные и сильные мужчины.
Он был достаточно странноватым человеком. Неких кидало в дрожь от его лица, неких откровенно тошнило от его интересов, только та, единственная женщина, которая могла именовать его «геем» либо «извращенцем», но не с нотами злобы в голосе, а просто по-дружески, она могла от всей души с ним говорить, говорить так, как с ним не гласил никто. Мне постыдно, что я оставила его без достойного собеседника.
Он уже запоздал на похороны. Он об этом знал. Он этого и желал. Он знал, что не сумеет без омерзения глядеть на мой труп, труп той кого очень отлично знал. Этот человек, не глядя, на свою, безудержную привязанность к покойникам страшился посмотреть в моё мёртвое лицо. Трус.
Он знал, что мне не больно, знал, что я не страдаю. Ведь я всегда гласила ему, что должна умереть гибелью схожей мне самой, безболезненной и прелестной.
Его именуют Луссурией. Красивым Луссурией.
Дождик свирепо барабанил по крыше церкви. Не большой дворик перед ней заливало прохладным осенним дождём. Капли смывали всё, грязь, кровь и даже скорбь, но только не на данный момент, только не сейчас.
Блондин стоял под проливным ливнем, не обращая внимания ни на что вокруг. Может быть, если б я была бы живая, то издавна загнала его в церковь и выругала за то, что он так безжалостен по отношению к собственному здоровью. Но я не могу, сил нет. Сейчас всё для него стало каким-то неутешно кислым.
Он знал, что я больше не приду, что я больше не поглажу его по пышноватой блондинистой прическе. Он знал, что больше никто не станет орать на него и водить к зубному за ручку, не глядя на его возраст. Он знал, что больше никто не утешит его ночкой, если вдруг в один момент присниться ужас из его прошедшего. Он всё знал и осознавал. Очень отлично осознавал.
Сердечко сжалось, как будто под прессом. Под давлением действительности. Умереть означает пропасть из этого приевшегося всем мира. Пропасть из памяти людей.
Я погибла не так давно, но он уже начал забывать меня. Я не в обиде, совсем. Так даже лучше. Нужно глядеть только вперёд, не оглядываться.
Он уверен, что мне было больно. Он не тешит себя иллюзиями. Ведь боль это приятное чувство, он был в этом уверен.
Его окрестили Бельфегором. Принцем-потрошителем, Бельфегором.
Ядовито зелёные глаза опустошённо смотрели вдаль. Окно заливал ледяной поток дождика, портя обзор и мешая мальчугану рассматривать еле видный закат.
Сейчас от мальчугана не было слышно не единой издёвки, подколки, ни единой ноты язвительности. Сейчас он не тот нечуткий иллюзионист, которым его все знали. Сейчас ему можно проявить капельку чувств, может даже и водопад эмоций. Сейчас ему можно.
Я корю себя за то, что опять оставила его без поддержки. Ведь каким безразличным он бы ни был, ему все равно тяжело. Ему только 16, он ещё ребёнок и вроде бы он не уважал собственного учителя, этот учитель до сего времени законсервирован в пробирке кутузки Вендикаре, и не факт, что он оттуда хоть когда-нибудь выкарабкается.
Зеленые глаза покрывает прозрачная, беловатая пелена. Слёзы. Никогда не лицезрела, чтоб его глаза были такими тусклыми. Ещё одни слабак. Плохо, по-видимому, я его воспитывала.
Мальчишка осознает, что погибель так бывает не всегда жутко, как молвят. Но он и не уповает, что я попаду в рай. Жалко его расстраивать.
Мальчишка подымается с пола и пристально глядит в окно. Он не желает идти на похороны. Ведь там все рыдают, и он обязательно зарыдает, если увидит меня таковой, ничтожной, тусклой, мёртвой, а ему нельзя. Нельзя рыдать.
Он уверен, что мне не больно, что я на данный момент не плачу, а улыбаюсь, глядя на него со стороны. Он знает, боль бывает различная, но он уверен, что я не испытываю ни одну из их, ни физическую ни моральную.
Его знают, как Франа. Безразличного Франа.
Мой убийца на данный момент всё так же мило улыбается, вспоминая моё предсмертное лицо, искривлённое в агониях. Он знает, что ему ничего не угрожает. Он просто упивается моими страданиями и болью. Ему отлично.
Если б я не была бы некий непонятной субстанцией, похожей на призрака, я бы, наверняка, лишила этого ублюдка эмоций. Расправилась точно так же, как он со мной. Так же свирепо и безжалостно.
Но он только улыбается в пустоту и кладёт в рот белый зефир. Таковой же белый, как и его волосы.
Он знает, что мне было очень больно, он в этом уверен. Ведь ему было приятно, созидать моё мертвенное лицо залитое
кровью.
Его пока ещё зовут Бьякураном. Бьякураном Джессо.
Я всё ещё тут, на земле. Я не ушла, не пропала, не удрала. Я задержалась тут на мгновенье.
Я ушла из этого мира навечно. Ушла, как будто меня и не было. Как будто это была совершенно не я.
Мемуары помутились и расплылись, как будто дешёвые акварельные краски на бумаге. Я начала забывать их лица, их голоса. Я даже не помню собственного имени. Я перевоплотился в совсем чистую личность, лишённую эмоций и памяти.
Правда, одну вещь мне не дано было запамятовать.
Мне было 28 лет, когда меня, 24 октября 2004 года, уничтожили. И мне не было больно, когда я ушла из этого мира. Ведь все мы, когда-нибудь, умрём. Потому, я просто буду считать, что я ушла ранее всех. Ушла ранее всех, нарочито звучно хлопнув дверцей.
Просмотров: 391 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:

Статистика


Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0