Эти ночи — Слэш (яой) Толкин Джон Р.Р. «Сильмариллион» Персонажи: Гортхаур/Финрод Рейтинг: R Жанры: Слэш (яой), Драма, Фэнтези, POV Предупреждения: OOC, Насилие Размер: Мини, 2 странички Кол-во частей: 1 Если встретите грамматическую либо стилистическую ошибку в тексте, пожалуйста, выделите ее мышкой и нажмите CTRL+ENTER. Эти ночи пронизаны болью и стыдом. Эти ночи полны беззвучных сожалений и невыплаканных слез. Эти ночи обжигают огнем новейшей страсти и погружают в бездну прошедших ошибок… Эти ночи – когда я принадлежу Ожесточенному. По моей ли воле, против нее… какая разница? Он привык брать то, что сочтет принадлежащим ему. А я… он захотел меня – и достигнул собственного. Стремительно, искусно, с присущими ему безжалостностью и непоколебимостью. «Либо ты, или твои люди – в пасть моему волку, Инголдо. Выбирай, король». А что еще мог избрать Повелитель? Ну и – выбор ли это вообщем? И вот сейчас — ночи в его объятиях, боль от его поцелуев и жгучий, жаркий, больной стыд от понимания собственного падения. И – изумление, граничащее с неверием, когда Ожесточенный признается мне в любви. Ожесточенный признается мне в любви. Ожесточенный шепчет мне на ухо теплые и нежные слова, опутывающие разум колдовской сетью дурмана. Ожесточенный голубит меня, упиваясь собственной нескончаемой властью и наслаждаясь каждым прикосновением к моей коже. Ожесточенный завладевает моим телом, выдирая из моего гортани сладостные стоны и тонкие вскрики – от боли и наслаждения. Ожесточенный терзает мою душу – и каждый его взор обжигает как будто пламя, страстное, повелевающее, императивное пламя, в каком я сгораю без следа… Ожесточенный обладает мной. А Ожесточенный не терпит, когда на его собственность посягают. Через щелку прикрытых век я вижу только то, что желаю созидать – склонившуюся нужно мной крепкую, мускулистую фигуру, и длинноватые темные волосы, необычными узорами ложащиеся на мою грудь, — и шепчу чуток слышно, как будто в бреду произнося имя, которого мои губки не знали уже много лет: — Турукано… Силуэт содрогается, как от удара, замирает на мгновение – и в последующий момент меня с силой впечатывает в кровать, а запястья стискивают стальные пальцы – будто бы я опять в оковах… — Не смей произносить его имени, — в ярости шепчет он, дрожа от переполняющей его ненависти. – Не смей, слышишь, Инголдо? Ты мой… ты только мой… Не смей даже мыслить о нем… Его движения становятся рваными, резкими, наточенными – болью он присваивает весомости своим словам – чтоб лучше запомнил, уяснил, чтоб более не смел… — Ты мой, Инголдо, помни это. Ты мой и только мой. Я желаю, чтоб ты смотрел лишь на меня, задумывался только обо мне, касался только меня… Не смей вспоминать о Тургоне… Не смей… Он задыхается от злобы, он становится нетерпеливым и грубым – и его укусы и болезненные, жаркие поцелуи сейчас жгут кожу вдвойне. — Ты мой, Инголдо, — глас его разрезает слух как металл – бумагу, и звенит в ушах сталью. – Мой. Навечно. Ты – принадлежишь мне. Полностью. Мой. Только мой. Он злится – и специально делает больнее, чтоб я знал, что это он, он, а не тот, другой… Ведь Турукано никогда бы не позволил для себя таковой грубости и никогда не причинил бы мне таковой боли… — Мой, Инголдо. Запомни… Я утомилось закрываю глаза. Я знаю, Ожесточенный. Я помню. Я знаю… Я сдаюсь. Это твоя победа. Но сколько еще будут продолжаться эти ночи? Видимо, он улавливает отзвук моей мысли – горячее тело прижимается ко мне еще теснее, и горячий шепот опаляет ухо: — Я не отпущу тебя, Инголдо… Я очень длительно ожидал. Ты – мой… Я конвульсивно вздыхаю, как будто соглашаясь. Да, Ожесточенный. Ты не отпустишь меня. Я – твой… И я зарываюсь руками в длинноватые темные волосы и откидываю голову вспять, подставляя шейку обветренным, сухим губам. Я знаю, кому я принадлежу на данный момент. И – на грани слышимости, искусанными и пылающими губками, маленький выдох, как признание и согласие: — Гортхаур… Я не вижу, но чувствую – он улыбается. Обладай, Ожесточенный, пока можешь. Эти ночи – твои. Но после ночи всегда наступает рассвет…
|