Главная » 2013 » Апрель » 25 » Никто не говорит об этом Слэш яой

---

00:10 Никто не говорит об этом Слэш яой

Никто не гласит об этом — Слэш (яой) D.Gray-man Персонажи: Канда/Аллен; Канда/Мари Рейтинг: NC-17 Жанры: Слэш (яой), Драма, PWP Предупреждения: Секс с несовершеннолетними Размер: Мини, 6 страничек Кол-во частей: 1 Если встретите грамматическую либо стилистическую ошибку в тексте, пожалуйста, выделите ее мышкой и нажмите CTRL+ENTER. Он приходит всегда в один и тот же час, незадолго до полуночи. Только Канда, который выматывается за денек, обычно уже спит в это время. Вот и на данный момент, когда поскрипывает дверь, экзорцист-японец малость выныривает из сна, но стопроцентно пробуждаться не желает. Что, есть принципиальный повод? А он подходит, некое время стоит около кровати, раздеваясь, позже ложится рядом с ним под одеяло. Холодная рука скользит по его животику и вниз. Канда чуток содрогается, когда пальцы Уолкера прикасаются к его члену. Дерьмо, отчего они у него такие прохладные, просто ледяные. Грел бы их, что ли, до того как распускать руки. Поначалу Стручок только немного поглаживает, но позже обхватывает его член полностью и начинает практически грубо сдвигать крайнюю плоть ввысь и вниз. И Канда, хоть и пробует всё ещё притвориться спящим, уже не способен сдержаться. Так как его собственное тело выдаёт его, реагирует на ласки Уолкера. Он резко оборачивается, дёргает Аллена за плечо, переворачивает его на животик, а рука его уже под подушкой, где лежит баночка с мазью. Конкретно это мазь позволяет им с Уолкером относительно безболезненно заниматься любовью уже практически два месяца. Ведь если вспомнить их 1-ый раз — это было ужасом. Аллену было больно, он дёргался, отбивался, и Канде было больно и неловко, ну, кто сумеет заниматься этим с извивающимся как змея ребенком, ещё и дико матерящимся от боли? Они испачкали кровать кровью, и жутко разругались тогда. Оба задумывались, что на этом всё завершилось. А позже Уолкер пришёл к нему с этой стеклянной баночкой, которую спёр, оказывается, из целебного корпуса. Сначала Канда наотрез отрешался мазать своё драгоценное хозяйство подозрительным средством, но в конце концов Уолкер уломал его, тогда и вышло их 1-ое обычное сношение. Нет, не совершенно обычное. Канда был неловок, и Аллен стал давать ему советы. Ему-то откуда знать, как это делается, чёртову недоноску? В конце концов японец остервенел и просто грубо отымел его. И сообразил — сейчас он больше не придёт. Но Уолкер явился позже, через некоторое количество дней. И приходил ещё и ещё, вроде бы грубо ни вёл себя мечник. На данный момент, да, на данный момент он снова ведёт себя по-хамски, он обходится без подготовительной подготовки, и Аллен охает, у него темнеет в очах, когда головка члена Канды стопроцентно оказывается в его заднем проходе, а за этим следуют резкие и болезненные толчки. Он приподнимается на четвереньки, чтоб было хоть немножко полегче, Канда немного подаётся вспять, но продолжает так же грубо загонять в него член, продвигаться вовнутрь сантиметр за сантиметром, не обращая внимание на злое шипение Уолкера. Но вот он вошёл стопроцентно и тормознул на короткий срок, переводя дух. — Канда... Не так очень, хорошо? Больно же... — Мог бы и привыкнуть... — К боли... ох... не привыкают, её терпят... Ай, твою мама,Канда!.. Мммм... Он зарывается лицом в подушку, впивается в неё зубами, и сейчас японец слышит приглушённые конвульсивные вздохи. До чего же Стручок гулкий, как он орал в 1-ые пару раз, Канде даже пришлось затыкать ему рот. Сейчас вот нашёлся компромисс, и во время соития Аллен терзает зубами подушку, но всё равно он очень звучно орёт... Вобщем, нельзя сказать, что Канде это не нравится, нет, его это заводит, очень заводит. Уолкер стонет посильнее и посильнее, фрикции Канды судорожнее и резче, он выдыхает, медлительно, шумно, делает ещё пару движений, замедляя темп. Выходит из Аллена и ложится рядом, чёлка прилипла к потному лбу. ...Они не поладили в 1-ый же денек, и с того времени так всё и пошло. Ни денька без стычки... А в один прекрасный момент, столкнувшись в пустом коридоре, разругались до невозможности, до пены у рта. И в конце концов Канда, израсходовав все свои словесные аргументы, пустил в ход физические. Уолкер был шокирован, и против этого он ничем не мог сделать возражение. — Чего орёшь, на данный момент весь Орден сбежится, — саркастически произнес Канда, притягивая к для себя за воротник и бесцеремонно запуская руку ему в брюки. — Для тебя, что, ещё кто-то нужен? Нет, ему хватило и этого... После происшедшего шокированный Аллен два денька не находил для себя покоя. Что это, для чего? Естественно, Канда желал унизить его, но не только лишь же... И в конце концов он.. пошёл ночкой к Канде, чтоб совсем прояснить ситуацию. И тогда свершилась памятная им обоим плохая попытка первого соития. И дальше... Для Аллена это всё удивительно и малость дико — днём они ссорятся, дерут глотки, обижают друг дружку. Время от времени Уолкер, который бойче на язык и малость умнее, и который за четыре года странствий с генералом Кроссом значительно поднабрался яду, переигрывает Канду в плане язвительных колкостей. А ночкой Канда отрывается на нём, отрывается так, что на утро Аллен еле прогуливается. После чего Стручок прекращает ночные визиты и игнорирует его. Когда японцу это наскучивает, он просто зажимает Уолкера в скрытом уголке и делает с ним то же, что и впервой тогда, после ссоры. И ночкой Аллен снова обречённо идёт к нему... — Канда... — А? — расслабленно отзывается тот. — Давай мы попробуем как-нибудь по-другому?.. — Чего? — Канда поворачивает к Стручку прекрасное лицо и одаривает его презрительным взором. — О чём ты вообщем? — Ну, мы можем, к примеру, делать приятно друг дружке сразу. — Это как? — оторопевает Канда, и Аллен, малость стесняясь, жестами указывает ему. — Тч. Да ты нездоровой, Уолкер. Ты хренов извращенец! Я никогда не стану этого делать! — Мы можем только испытать... — пробует его уверить Уолкер, но мечник решительно мотает головой: — Ты псих, это а это — грёбанное извращение, и пусть это делают какие-нибудь... содомиты... — добавляет он сдавленным шёпозже малознакомое слово, услышанное как-то от Книгоеда, и наверное, неблагопристойное. Аллен приподнимается на локте и темно глядит на него: — Означает, я тоже извращенец, если делаю для тебя минет? — Тьфу, твою мама. Я не это имел в виду, ясно? Только то, что я это делать не буду. — Очень большая честь для меня, да? А что в этом такового ужасного? — невинно спрашивает Уолкер. Он приподнимается, наклоняется к паху японца и, не стесняясь подсыхающей спермы, берёт в рот головку его немного обмякшего члена. Канда глядит на него, взор его непроницаем. — Ну, — отрываясь, гласит Стручок, — это такая часть тела, как и нога, и рука, как лицо. Ты же целуешь меня в губки, к примеру, почему сюда нельзя? — он проводит кончиком языка повдоль всей длины члена, и экзорцист-японец с трудом сдерживает конвульсивный вдох. — Для тебя ведь нравится, Канда? Сделай и мне приятно... — Блядь! — Канда дёргается в сторону. — Я для тебя повторяю последний раз — от меня ты этого не дождёшься! Мама твою, Стручок, — он качает головой, — как ты вообщем можешь гласить об этом, дискуссировать это? Аллен обширно открывает глаза: — А что в этом такового, если мы говорим об этом? — Об этом не молвят, — через зубы объясняет Канда. — Ага, гласить об этом нельзя, а заниматься,означает, можно? — Это не одно и то же, — он пробует донести до Стручка сущность собственных слов, но не может подобрать их, слова. — Короче, я с тобой это дискуссировать не желаю. — Как тогда можно осознать, что для тебя нравится, чего ты желал бы, если не гласить об этом? Вот мне издавна хотелось, чтоб ты... А, ну, да, Канда не будет снисходить до моих низких желаний... — Уолкер мрачнеет, позже наклоняет голову и продолжает делать то, что помешал ему Канда. Тот откидывается на подушку и закрывает глаза. Инцидент исчерпан. Он содрогается, когда палец Стручка просачивается в его заднепроходное отверстие. Знает же, что Канда не любит подобные вещи!.. И в то же время в купе с оральным сексом это даже очень приятно. До него не сходу доходит, что конкретно делает Аллен, к чему он готовится. — Эй, это что такое? Не рассчитывай даже! — он привстаёт на локтях, вид раздражённый, но глаза уже чуток затуманены. — На данный момент мой черёд, — угрюмо гласит Аллен и с решительным видом раздвигает колени Канды. — Я произнес для тебя... — мечник вырывается, отталкивается босоногий пяткой от плеча Уолкера, но тот наваливается на него, держит одну ногу, с силой притягивает к для себя, и пальцы Уолкера опять попадают в его задний проход, они скользкие от смазки, японец стонет, выгибается, шепчет через зубы: — Маленький, ты... Не смей... — а в это время Аллен, придерживая одну из его ног рукою, а другой — собственный член, начитает просачиваться в него, просачиваться резвыми лёгкими движениями. Канда закусывает нижнюю губу, на лице его какое-то страдальческое выражение, как будто от очень сильной боли... Отлично, он позволит это... Ещё только один раз... Всего только один раз, и больше — нет. Почему-либо Стручок предпочитает делать это лицом к лицу. Канде-то всё равно, сам он ставит Уолкера на четвереньки только из удобства, но Уолкер, видимо, желает романтики. И ещё... Чёрт его знает, как у него это выходит, но он просто умопомрачительно ощущает Канду, что ему нравится, от чего он получает наслаждение. Он как-то так двигается, так касается его, конкретно там и вот тогда, когда это необходимо. Всё, чего охото Канде, чтоб он сделал, либо чего он не желал — но на данный момент осознает, что это было конкретно тем, что нужно — он делает. И когда он сверху, то не запамятывает о Канде, и сразу делает приятно ему, и время от времени так поводит бёдрами, что Канда практически задыхается от наслаждения, и даже желает оттолкнуть его, это очень отлично, очень приятно, он начинает слетать с катушек, остановись, пожалуйста, не нужно... Аллен следит за ним с каким-то странноватым чувством, с лёгким привкусом злорадства. Ему нравится, когда Канда в его власти, когда он оставляет своё непроницаемо-надменное выражение лица, и морщится, как будто от боли, и стонет, и бьётся растрёпанной головой о подушку. И он, ОН принуждает его вести себя так. Короткая, слабенькая иллюзия власти над этим грубым, непонятным ему человеком. Непонятным во всём, не считая постели. Канда уже кончает. Лицо перекошено, как будто от одичавшей боли, но всё равно очень прекрасно, и эти его недлинные стоны, как будто плач... Когда ещё можно услышать, как Канда рыдает? Это последняя капля, и Аллен, стиснув зубы, чтоб не закричать, сам проваливается в сладковатый красноватый туман. И падает прямо рядом с тяжело дышащим Кандой, плечом прижимаясь к его плечу. — Канда? — Чего? — А вот если б я спал с кем-то, но при всем этом не гласил с ним о сексе... — С кем это ты ещё спишь? -грозно спрашивает Канда, сверля его очами. — Да ни с кем, — улыбается Аллен, его смешит и сразу трогает схожее проявление ревности от мечника. Тот, успокоившись, опять откидывается на подушку. — Эй, маленький, как у тебя было впервой? — внезапно спрашивает он. — Я — Аллен, дурачина. — Не принципиально... Так что, было что-то? Аллен вздыхает и поудобнее устраивает голову на плече Канды. — Ну... Годом ранее, я тогда ещё с Кроссом жил. Мы снимали на двоих комнатушки, знаешь, чтоб сберечь. А он баб водил, и он никогда меня не смущался. Время от времени приводил сходу нескольких... — Он при для тебя, что ли?.. — Ага, — темно гласит Аллен. — Опьяненный, он меня и не замечал. А однажды привёл двоих, с одной заснул, а та, другая, она стала ко мне приставать... Ну, и вот... Он позже очень рассердился, когда вызнал об этом. И когда приводил очередных... Он выгонял меня за дверь. Ночевать тогда приходилось где попало. — Понятно, — расслабленно гласит Канда, хотя услышанное его немного шокирует. Сейчас ясно, откуда Уолкер умеет делать всякие различные вещи, которые Канда и вообразить для себя не мог. Они лежат молчком. — А ты? — подаёт глас Стручок. — С кем у тебя было впервой? Он не уповает, что надменный японец ответит, и тот не отвечает. Очень длительно. Позже в мгле слышится его неохотное: — Года два вспять, в одном кафе. Я спросил официантку, где можно переночевать, она произнесла: "У меня". Аллен приподнимается на локте и глядит в лицо Канды, спокойное, расслабленное. Был бы всегда таким. Он наклоняется и осторожно касается губ мечника своими губками. Тот морщится и отодвигается. — Для чего это?.. — Просто, — шепчет Аллен и опять целует его. Целует скупо, очень, наваливается на него, ложится сверху, чтоб он не сумел отвернуться. Они лобзаются длительно, иступленно. Аллен перебегает на шейку, грудь. Сжимает губками круглый комочек плоти, отвердевший от его прикосновения, немного посасывает его, касается языком. Канда, который обычно против таких вещей ("Я для тебя не дама!"), на данный момент настроен очевидно добродушно и воспринимает его ласки без возражений. Пальцы его в волосах Стручка, немного перебирают их — тоже непривычная нежность с его стороны. Аллен не знает, чем всё это кончится, ему и не принципиально, охото просто доставить Канде наслаждение. А позже Канда приподнимается и переворачивается, подминая Аллена под себя. Закидывает одну его ногу для себя на плечо. — Канда!.. Без смазки!.. — верещит Стручок, но ему уже всё равно. Знает, что Уолкеру во 2-ой раз будет больнее, что его свой член после чего будет в разводах крови, но тормознуть он не может. Не желает. — Вытерпи, Стручок.Ты сам начал. В сей раз он длительно не может кончить, и ему на мгновение вспоминается, как они две недели вспять напились принесённым Уолкером вином, а позже возились около получаса, и в конце концов отправили друг дружку и разбежались. Уолкер стонет, опять стиснув зубы, и это похоже уже на рычание. Вид него измученный, но, похоже, он тоже очень очень возбуждён. Канду всегда поражало, как Стручок может кончать только от заднепроходного секса, без дополнительной стимуляции члена. Он так не может. А для Аллена в этом нет ничего необычного, так как это Канда на данный момент с ним. Так как он... ...Он надменный, склочный, твердый, нетерпимый, непрошибаемый, глуповатый, хамоватый, нахальный, бесцеремонный, эгоцентричный... Уолкер и сам не знает, что его так завлекает в экзорцисте-японце, не считая наружности. Последний раз, последний раз Канда двигается снутри него и практически без сил падает на того же вымотанного Мояши. Трижды за ночь — такового ещё не было. Задним числом Канда поймёт позже — они прощались. ...Аллен посиживает на подоконнике, он уже одет, но уходить очевидно не желает. Луна светит через серебристые прядки волос, и голова его, кажется, фосфоресцирует в полутьме. А за стеклом медлительно кружит снеговая пыль, оседает на подоконнике, и там, снаружи, так холодно, Канда практически на физическом уровне чувствует эту промозглость... Тупой Стручок, неуж-то не понимаешь, что на данный момент необходимо подойти ко мне, обнять меня, хоть я и буду огрызаться, для тебя необходимо спасти меня от этого холода... — Скажи, Канда... — Чего? — Ну, я про нашу стычку в столовой. Ты ещё произнес тогда, что через месяц меня и не вспомнишь... А сейчас, — Уолкер смущённо улыбается, эту ухмылку Канда лицезреет даже при таком, слабеньком свете, — сейчас ты точно не забудешь меня, правда? Как тупо. Он слышит собственный свой глас в мгле комнаты: — Ты когда ночкой приходишь, я и то тебя с трудом вспоминаю. Уолкер глядит на него, и ухмылка его, ну и он сам как-то угасает. Да, Стручок, да, а ты чего желал, задавая таковой дурной вопрос, напоминая мне о нашей давнешней ссоре? Каковой вопрос, такой и ответ. Мгновением позднее ему становится малость не по для себя от своей грубости, но не просить прощения же перед Стручком? И Канда отворачивается к стенке. — Я пойду, — слышит он тихий и тусклый глас Уолкера, и ничего не отвечает ему. Дверь чуток приоткрывается, и опять захлопывается. Блядь. Помучившись малость угрызениями совести, Канда решает — хорошо уж, завтра он пойдёт к Стручку. Никаких извинений, тот и так должен осознать — если Канда сам пришёл — означает, сожалеет о сказанном. Уолкер не будет длительно дуться, он отходчивый. Он много чего прощал ему. Простит и это. И с этой успокоительной идеей Канда засыпает. Лишь на последующий денек им не судьба увидеться. Уолкера посылают на поиски генерала Кросса, а Канда присоединяется к группе Тидолла, чтоб защищать учителя от вероятных атак Ноев. И последующая ночь проходит без Уолкера, без его жаркого тела. Но Канда не может мёрзнуть ночкой один. И сейчас его греет совершенно другое тепло. В гостинице это — объятия проституток. Канда признателен собственной наружности и юности за то, что некие соглашаются подняться с ним наверх за полцены. А там... Каждое движение выверено, каждый вдох отрепетирован по много раз, и оплаченное наслаждение гарантировано. А вот у Уолкера совершенно другие ласки — неудобные, неискусные, одичавшие какие-то, что ли... Не такие, нет... А в походе, когда приходится ночевать под открытым небом — это Мари. Когда солнце опускается, то становится холодно, Канде опять холодно, и Мари может согреть его на время. Их дела менее чем товарищеские, и по другому их они не воспринимают. Что делать, если по другому не согреться? Если по другому не передать ни телесного, ни духовного тепла? Они не заходят далековато — очень изредка опускаются ниже пояса, и как правило это поцелуи и петтинг, либо, что было от силы раза два, оральные ласки. Не стоит расстраивать Тидолла, который не до конца ещё сообразил, что его мальчишки выросли. Мари слеп, и оставшиеся чувства его острые. Он слышит участившееся дыхание Канды, подрагивание его тела, когда касается определённых точек. Мари знает Канду и его тело не один год. И губки Мари мягенькие, полные, совершенно не то, что губки Уолкера, вечно сухие и потрескавшиеся. Но в тот денек, когда Канда узнаёт, что в Китае с Уолкером случилась неудача, он не разрешает Мари прикоснуться к для себя. Ведь тупость же, он никогда не считал, что должен хранить верность Стручку. Для чего? У их что, любовь? Дела? Аллен просто греет его кровать. Греет его тело. Греет его изнутри, не только лишь на физическом уровне... Но вот тогда, когда не ясно, живой Стручок, либо он погиб, либо выжил, но уже не сумеет больше никогда стать экзорцистом, что равносильно погибели — Канда грубо осаживает Мари, который всего только пробовал его обнять. Тидолл и Мари посиживают у костра: учитель ещё что-то отрисовывают, хотя уже практически ничего не лицезреет в наступившей тьме, Мари раздумывает над тем, что это стряслось с Кандой, а сам Канда... Он ушёл от их в сторону и посиживает около какого-то поваленного дерева, откуда ему никого не видно, и не видно его самого, и ему плохо, как никогда. Духовно плохо. Чёртов Стручок. Блядский Стручок. Ну, почему он заговорил об этом?! Для чего спросил, придурок?.. Ведь знал же, что Канда ему ответит. Чёрт, чёрт, чёрт... Почему, почему он, сам Канда, так ему ответил тогда? Ведь Аллен не в любви просил ему признаться, ничего такового. Ничего сверхъестественного он не спросил, так ведь? Ну, что Канде стоило взять и сказать всего только два слова, обыкновенные, ни к чему не обязывающие два слова? "Не забуду".

1 2 3 4 5 Просмотров: 394 | Рейтинг: 0.0/0

Всего комментариев: 0

Статистика
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0