Главная » 2013 » Апрель » 20 » Погадаем Слэш яой

---

19:56 Погадаем Слэш яой

Погадаем? — Слэш (яой) Hetalia: Axis Powers Персонажи: Наша родина/Пруссия, некое количество иных персонажей. Рейтинг: PG-13 Жанры: Слэш (яой), Романтика, Обыденность, AU, Стёб Предупреждения: OOC, Насилие, Изнасилование Размер: Мини, 8 страничек Кол-во частей: 1 Если встретите грамматическую либо стилистическую ошибку в тексте, пожалуйста, выделите ее мышкой и нажмите CTRL+ENTER. …в Ехо много дерьмовых ясновидцев!… Макс Фрай Они уйдут от тебя, зло задумывался Гилберт, смотря в глаза Брагинскому. Точно уйдут, и ты тогда возьмешь ножик, позабытый Беларусью, и вскроешь для себя им вены в ванной, но на данный момент для тебя необязательно знать об этом — всему свое время. Дверь за Иваном захлопнулась, в замке проскрежетал ключ, накрепко изолируя Гилберта от окружающего мира. Он попробовал пошевелиться, но боль во всем теле принудила его опять обессиленно растянуться на ковре. Нет, естественно, все это можно было терпеть, он, фактически, и вытерпел раз за разом и унижения, как моральные, так и физические, и свое нескончаемое одиночество — единственным, кто с ним говорил, был Наша родина, но радости от этого, понятно, не прибавлялось. Но конкретно на данный момент нестерпимым было все. Гилберт ощущал, как на очах против воли вскипают слезы, и задыхался от ненависти — бессильной, но отчаянной. — Ничего, — шепнул он, зажмуриваясь. — Ты, уродец, сдохнешь, а я спляшу на твоей могиле. Дверь открылась с чуток слышным скрипом, раздались усмотрительные шаги. Гилберт повернул голову — не сходу, только с четвертой пробы тело согласилось повиноваться. Литва, поставивший поднос с пищей на прикроватный столик, метнулся прочь из комнаты — Брагинский строго-настрого воспретил ему даже гласить с пленником. Какого черта он всегда кидает меня на пол перед тем, как избить либо изнасиловать, злостно задумывался Пруссия, опять и опять пытаясь подняться и хотя бы сесть. На полу очень холодно, чтоб там валяться! Гилберт собрал все оставшиеся силы и принудил себя встать. Шатаясь, делая упор на стенку, он добрел до ванной — шагов 5, практически неодолимое расстояние. Там он стащил с себя рваную рубаху — единственное, что осталось на нем из одежки после нынешних забав Рф — и включил душ — погорячее, он промерз, лежа на полу, ковры не выручали от гулявших по дому сквозняков, проникающих в щели под дверьми. Байлшмидт стоял, прислонившись лбом к кафелю стенки, и ощущал, как вода смывает с тела кровь, пот и сперму. Раны на спине как будто жгло, он шипел от боли. В конце концов, закрутив краны, Гилберт доковылял до кровати, куда и упал, замотавшись в одеяло. Нет, правда, все могло бы быть и ужаснее. Ему трудно было вообразить худшую ситуацию, но он веровал в возможность ее существования. Ведь на данный момент ему было чего ожидать. Подумаешь, каких-либо 40 лет, перетерплю, задумывался Байлшмидт, морщась от того, что случаем задел рукою синяк на бедре. 1-ые несколько месяцев проявили ему ад во всей красоте, позже Иван стал захаживать все пореже, пока и совсем не запамятовал про Гилберта, видимо, увлекся новейшей игрушкой. От скукотищи Пруссия чуть не лез на стенки. Прибалты, приносившие ему пищу, оставались так же молчаливы, книжек в комнате не было, бродить по дому его не пускали. А что еще необходимо, чтоб отменно и накрепко сойти с разума? Гилберту, который до этого спал как убитый, сейчас снилось то, от чего он пробуждался в прохладном поту, отлично еще, если без клика. Германия, отрекающийся от брата. Грызущиеся за его, Гилберта, местности европейские державы. Иван Брагинский, с рассеянной ухмылкой рисующий кончиком ножика узор на груди Пруссии. Все это когда-то было, все это ему хотелось бы запамятовать. Он, естественно, привык и к этому и жил в духовном анабиозе до того самого денька, которого так ожидал когда-то, может быть, вечность вспять. — Уходи, если хочешь, не заперто, — Пруссия удивленно поглядел на мнущегося у порога Литву, в первый раз за полста лет услышав его глас. Литва ушел, скоро за ним захлопнулась входная дверь. Ушли и другие, а дом, до этого заполненный разными звуками, стуком, шорохами, дискуссиями, стал безжизненно тих. Тогда Гилберт вышел из комнаты и направился вниз по лестнице, пункт предназначения он нередко лицезрел ранее, когда предвещал распад Русского Союза. Из ванной на нижнем этаже доносился плеск воды. Гилберт тормознул в легкой нерешительности — что сейчас делать? Наша родина был еще живой. Добить? Подождать, пока тот сделает это сам? Либо... Что ж, пусть будет "либо". Плитка под босоногими ногами оказалась липко-влажной от осевшего на ней пара. Иван лежал в ванне, устремив отсутствующий взор в потолок, и прикладывал позабытый Натальей ножик лезвием к запястью. — Ну уж нет, ты у меня жить будешь! — гаркнул Пруссия, вырывая из руки бывшего противника орудие и швыряя его на пол с таковой силой, что осколки разбитого кафеля полетели во все стороны. — Пошли, — Пруссия потянул несопротивлявшегося или от неожиданности, или по каким-то другим причинам Ивана из воды. — Что ты делаешь? — спросил тот, когда Гилберт усадил его на диванчик в внезапно обнаружившейся гостиной и укрыл плечи отысканным по дороге пледом. — У тебя есть спиртное? Хотя нет, быстрее, нужно спросить, где ты его хранишь, — Пруссия проигнорировал реплику Брагинского. — Взгляни на кухне... Гилберт кивнул и вышел. Возвратился он с бутылкой водки и 2-мя стаканами. Споить Ивана оказалось делом нехитрым — тот на данный момент, наверняка, и яд проглотил бы, не задумываясь. Но, даже будучи совершенно нетрезвым, Наша родина не торопился говорить "за жизнь", только мрачнел еще более. Гилберта тоже не тянуло поболтать, и он молчал, сидя плечо о плечо с Иваном и рассеянно размышляя, что он здесь запамятовал и почему не смотался сразу, как появилась возможность. Наша родина заснул. Гилберт длительно вглядывался в его по-детски беззащитное лицо, совершенно ничего не чувствуя. — Черт с вами со всеми, — звучно заявил он, салютуя в пустоту стаканом. — Пошли вы все... Окончание фразы вышло не очень цензурным. Гилберт, высказав наболевшее невесть кому, откинулся на спинку дивана, обширно ухмыляясь. Потом он поглядел на Россию, во сне — потеряного и злосчастного, и снял с того дурной шарф, что бесил Пруссию с момента начала проживания в этом доме. Без досаждавшего предмета одежки Брагинский смотрелся полностью приемлемо, чтоб погладить его по волосам. Гилбертом завладела практически позабытая жажда бурной деятельности. Как ее воплотить? Просто. — Куда эта сволочь дела мой крест? — осипло поинтересовался он. — Щас поищу. Мысль была не очень успешной ввиду заплетающихся от циркулирующего в крови алкоголя ног, но Пруссию это событие приостановить не могло. Он нашел кабинет Рф и методично, с неизвестной самому до сего времени дотошностью, обыскал все книжные шкафы и ящики стола. — Куда только дел, скотина? Если выбросил — я его сам прирежу. Гилберт шатнулся, задев лежащие на столе бумаги. Те взметнулись в воздух и осенними листьями-переростками устремились к полу, кружась. Пруссия захохотал, смотря на собственный медальон, лежавший, как выяснилось, под документацией. — Чем все-таки он для тебя понравился? — хмыкнул Гилберт, сгребая свое имущество с письменного стола. Сходу стало как-то легче дышать. Сейчас, наверняка, можно было и покинуть стенки не очень доброжелательного дома. Но... не уходилось. Что-то тянуло остаться еще хотя бы на короткий срок, оглядеться, подождать, а Пруссия привык доверять интуиции, она его никогда не подводила, послушливо предоставляя даже результаты войн за длительное время до их начала. Всякий раз он в глубине души возлагал надежды, что еще одно пророчество, им самим изготовленное, не реализуется. Зря. Все происходило в полном согласии с предсказаниями. Гилберт возвратился в гостиную, к Ивану и водке. Последняя скоро завершилась. ...Просыпание было неожиданным и противным. Все тело затекло, голова при попытке ее двинуть отозвалась резкой болью. Откуда-то из глубины дома доносились звуки: шаги, звяканье посуды и музыка — возможно, радио. Гилберт, держась одной рукою за стенку, другой — за голову, побрел на звук. Добравшись до кухни, он увидел Ивана. Наша родина для человека, который вчера чуть ли не покончил с собой, а позже напился до бесчувствия, смотрелся очень бодреньким. При виде Пруссии он улыбнулся и предложил чаю. Гилберт, подавив желание истерически захихикать, кивнул и здесь же схватился за голову и 2-ой рукою. — Да, для тебя бы на данный момент рассольчику. Присаживайся! Подозрительно смотря на Ивана, Пруссия погрузился на табуретку. Наша родина открыл буфет, достал из него банку с маринованными огурцами, слил рассол в стакан и широким жестом протянул его мучавшемуся похмельем Гилберту. Тот механично взял. — Пей-пей, — благожелательно произнес Иван. Пруссия послушался. — Кстати, для чего ты меня выручил? — непосредственно, как танк, поинтересовался Брагинский. Гилберт поперхнулся. Наша родина участливо похлопал его по спине, чуть не вытряся душу, и выжидающе уставился на Пруссию. — Убери руки, — произнес тот, обретя дар речи. — Как хочешь. Так для чего? — Не знаю, — пожал плечами Гилберт. — А почему ты остался? — Понятия не имею, не грузи, и так голова болит. Наша родина или растерялся от таковой наглости, или просто задумался, но, так либо по другому, пока Гилберт допивал рассол, в кухне правило молчание. — Ты уйдешь? — спросил Иван, когда стакан был поставлен на стол. — Непременно. Прямо на данный момент и уйду — в душ. И Пруссия вправду выполнил свое обещание, оставив совершенно уже запутавшегося Россию с непонимающей ухмылкой на лице посиживать на кухне. — Было надо пораньше его выпустить, — озабоченно сказал Иван стенке. — Хотя, тогда он бы сбежал совместно с... Иван осекся. — Хорошо, все к наилучшему. В следующую ночь Наша родина маялся бессонницей. Ныли старенькые шрамы, перед внутренним взглядом мерцали те, кто с легкостью его покинул. Самые близкие... Сейчас уже — бывшие близкие. С легким скрипом отворилась дверь, уверенно прошлись по паркету босоногие ноги. На кровать рядом кто-то плюхнулся... понятно, кто. — Что ты тут делаешь? — шепнул Иван. — Мне холодно. — И как тебя... согреть? — Никак, — зло прошипел Гилберт. — Спи! Позднее, когда Наша родина и впрямь начал засыпать, удивительно успокоенный присутствием кого-либо другого, Пруссия осторожно обнял его за шейку и прижался лбом к плечу. Так и зажили. В общем и целом, судьба была к ним благорасположенна. Наша родина как и раньше не осознавал таинственную прусскую душу, которая каждую ночь засыпала, к нему прижавшись, и жутко злилась, когда Иван сам проявлял какую-то инициативу — допустим, пробовал обнять. Тогда Гилберт начинал возмущаться. Его возлюбленной фразой была "Убери руки", под ее знаком и прошло чуток больше пятнадцати лет. Наша родина приспособился к новым условиям, его снова все страшились, шарахаясь в стороны, когда он, придя на еще одну конференцию пораньше, здоровался с ними в коридоре. Гилберт в конференциях, понятное дело, не участвовал и вообщем себя никак в мировом обществе не проявлял, что приводило в недоумение другие страны. Были высказаны догадки, что Брагинский издавна уже его прикопал по-тихому в одном из сибирских лесов. Сам Иван это никак не откомментировал, и злые языки возликовали, с новыми силами перемывая ему кости. По мере того, как налаживалась жизнь Рф, он все в большей и большей степени волновался по поводу живущего с ним Гилберта. Все-же последний был не из числа тех, кого сломает полувековое заключение. Горбатого, как говорится, исправит могила. Но в этом непосредственно взятом случае — и то не факт. Все же, Пруссия чах, и это напрягало. Пробы с ним побеседовать напоминали пробы сделать диалог со стенкой. Та бы так же молчала в ответ. У Рф было много других заморочек, и рано либо поздно интерес его иссякал. А позже в один прекрасный момент вышло нечто, что только еще более запутало ситуацию, и так напоминавшую макраме в выполнении полного чайника. Наша родина шел домой. Был не очень поздний, но уже черный зимний вечер. Под ногами похрустывал снег, каверзно прикрывавший собой лед, и прохожие часто попадались в расставленную генералом Морозом ловушку, триумфально падая. На Ивана налетела женщина, самая рядовая, разве что растрепанная. Позже она заговорила, так и не отстраняясь: — Вот узреешь, он поставит на уши всю Европу! А позже пойдет в Америку, в Австралию и вообщем достанет всеь мир! — Ты о чем? — растерянно спросил Наша родина. — О нем, — таинственно произнесла женщина. — Короче, слушай далее. Он всем набьет рожи и... Добрые дяденьки-санитары в пуховиках поверх халатиков взяли необычную особу под локотки. — Вы уж извините, сбежала она из безумного дома. — Лучше запри его где-нибудь! Этот прусский удод всем даст прикурить! — кликнула на прощание женщина, оставляя Ивану суровую еду для раздумий. Безумная либо нет, откуда она могла знать, что "удод" прусский? Совпадение? Наша родина запомнил номер машины докторов и ушел. Дома он ненавязчиво поинтересовался у Гилберта: — Ты веришь в пророчества? Показалось, либо пальцы Пруссии, лежавшие на пульте от телека, взаправду немного дернулись? — Да нет наверняка, — по-русски ответил Гилберт. Ему, помнится, очень приглянулась эта фраза из-за ее дву... нет, даже трехсмысленности. — А что? — Не бери в голову. Последующим днем на пороге одной из столичных клиник для сумасшедших появился гость. Очевидно, это был Наша родина. С большущим трудом он достигнул разрешения побеседовать с пациенткой (неведение ее имени усложняло задачку в разы). Та встрече обрадовалась. — Наша родина священная наша держава... — начала она, привставая с кровати. — Не нужно, — поморщился Наша родина. Он столько раз слышал свой гимн, что от этих звуков у него начинала дергаться какая-то жилка под глазом. А время от времени и под обоими. — Не могла бы ты мне дорассказать то, что начала вчера? — Да, естественно. Он станет страхом, летящим на крыльях ночи, бичом для виновных... а безвинных там и нет... Он покарает! Покарает! Извиняюсь. Короче, как уйдет от тебя, так и покарает. Всех. А там и 3-я Глобальная на подходе, но он это уже сам знает, его порасспрашивай. — Его?! — Ну да, что здесь такового? — Абсурд, — пришел к выводу Иван. — Хорошо, мне пора. — Прощай! — кликнула ему вослед женщина. Дома Наша родина стал осторожно, начиная с отвлеченных тем, подбираться к интересующему его вопросу. — Я купил книжку по гаданиям на картах. — И? — заинтересовался Гилберт. — Давай погадаем? — Давай. Чувствуя себя героем дешевенького фарса, Иван нашел карты — без усилий, они были там, где им положено было находиться — в кухонном ящике, в банке из-под зеленоватой краски по металлу, полузасыпанные мукой. — Дай сюда, — востребовал Гилберт. — Ну-ка... Он перетасовал колоду, подняв скопление мучной пыли, и вынул наобум две карты. — Нехорошо, — произнес Наша родина. — Что конкретно? — Тут так написано: валет бубен с дамой треф — нехорошо. — Здорово, — фыркнул Пруссия. — Ну, сейчас ты тяни... — 10-ка и семерка треф. Прекрасно. — Только не гласи, что там так и написано! — Читай. — Одна из счастливейших композиций; прекрасно. Черт! — Ага. Скажи, а ты ничего не знаешь о датах Третьей Мировой? Задержка была секундной, но осязаемой. — На данный момент спросим у карт, — беспечно пожал плечами Гилберт, но в его очах промелькнуло беспокойство. — Не стоит, просто скажи: когда? Наша родина шагнул вперед, заставляя Пруссию отойти. Карты веером рассыпались по полу. — И не гласи, что не знаешь, — Иван навис над Гилбертом, которому некуда было отступать — сзади безуспешно оказался стол. — Начало — двадцатого декабря две тыщи двенадцатого года! — с ненавистью выплюнул Пруссия. — Доволен? — А конец? — Как получится. Отойди от меня! Сообразив, что на данный момент Гилберт ринется в контратаку, Иван развернулся и ушел. "20.12.2012. Символично." Этой ночкой в первый раз за пятнадцать лет Наша родина спал один. Он обычно ничего не осознавал, без Гилберта не засыпалось, и вообщем все было плохо. Если б завтра нагрянула Беларусь, он бы только удостоверился в несправедливости мира. Беларусь, кстати, вправду нагрянула. Но Россию ожидала еще одна подлость со стороны судьбы. Гилберт... Ушел. В кухне магнитом к холодильнику были прилеплены две карты. Выдранная из книжки по гаданиям страничка нашлась на полу. Семерка и 10-ка пик. "Внезапное весть о перемене событий". — ..! — высказался Наша родина в смешанных эмоциях. — Братик... — раздался грустно знакомый глас. — Открой мне... — Оставь меня в покое! Все стало еще ужаснее... И это был не предел, кстати сказать. О Пруссии скоро заговорили. Франция, не по привычке бледноватый и трусливый, лихорадочно блестя очами и растеряв всю свою обычную элегантность, хватал всех попорядку за руки и говорил ужасную историю о том, как вдупель опьяненный и радостный Гилберт наведался к нему в гости, распевая по-русски: "Я свободен, как резинка на трусах". Он выломал дверь, нашел Франциска... На этом француз смолкал и ничего не говорил про то, что было далее. Никому. Страны забеспокоились. У Гилберта было огромное количество противников, и если он решил мстить... Оставался, правда, один неясный момент — как разжалованное, в сути, правительство может причинить вред сейчас существующему? Либо то была психическая атака? Пруссия скоро вновь объявился. Сейчас он пришел к Венгрии, и здесь уже задумались все страны — Елизабет никогда не отличалась впечатлительностью, а сковородка ее издавна стала легендой. Как удалось Гилберту перевоплотить даму в перепуганную тень самой себя? Он ведь сам ранее ее страшился! Страны встревожились. Последующей жертвой стал Великобритания, и здесь уже нервишки сдали практически у всех. Каким образом Артура — Артура! Который сам кого хочешь сведет в могилу! — можно было вынудить посиживать в обнимку с Францией (который, кстати, полностью этому не противился) и молчать, смотря на собрание потухшими очами? — Звездец, — озабоченно произнес Польша. — Все, я пошел баррикадироваться, этот псих меня реально уничтожит при встрече. Поговаривали, что Феликс, ведомый инстинктом самосохранения, окружил свое жилье тройным рвом и кирпичным забором с колющейся проволокой. Куда только подевалось его обычное легкомыслие? Черта с два ему все эти охранные меры посодействовали. Польша просто пропал. Литва сходил с разума, находил, клялся уничтожить Гилберта... Гилберт пришел и к нему. Литва явился на критическое собрание (а они в ближайшее время все были критические) забинтованным так, что видны были только глаза, но веселым. Предпосылкой его неплохого настроения, непременно, явился Феликс, при каждом шорохе цеплявшийся за руку спасателя. — Типа не комментирую, — заявил Польша замершим в ожидании подробностей странам. Потом Пруссия побывал у... В один прекрасный момент Австрию на собрании спросили, почему у него на щеке пластырь. Тот ответил, что это, как видите, Гилберт его поцарапал. — Врешь, — хором заявили Великобритания и Франция, которых заглазно уже назвали трясущимся дуэтом. — Я говорю правду! — оскорбился Родерих. — Тогда почему ты таковой размеренный? Типа совершенно аристократ? — подозрительно осведомился Феликс. Хлопнуло окно, порыв ветра грубо приложил его об стену. Храбрый Польша немедля стушевался, Литва успокаивающе обнял его за плечи. — Да мы просто побеседовали, — произнес Австрия. — Не понимаю, почему вы так его боитесь? Случай с Австрией вселил надежду в сердца и души тех, кто пока не пострадал. Зря. Пропал без вести Германия, и весь мир опять имел бледноватый вид. Ни для кого не было секретом, что Людвиг, в общем-то, кинул старшего брата, отдав его Рф. И Гилберт навряд ли мог это так просто бросить. Время текло, Германия не находился, а вот бывшие неприятели Пруссии в один момент закончились. Тогда и он перебежал на тех, с кем, в общем-то, и не контактировал особо никогда. Мир был в страхе. Один Наша родина сохранял прохладное как утро в Норильске спокойствие. И ожидал. Гилберт не стал вышибать дверь, он полностью интеллигентно позвонил. — Входи, — Иван не улыбался. Гилберт прошел мимо него — с безупречной осанкой, суровый, разве что шаг не чеканил. — Для чего ты это все устроил? — поинтересовался Наша родина, когда они прошли в гостиную, где расположились в креслах. — Мне было скучновато, — флегмантично ответил Гилберт. — Жалко, что забавно было недолго, это стремительно наскучивает... Меня уже вымораживает от этих отвратительных трусливых выродков. — И для чего тогда кактус есть? — пробормотал Иван быстрее себе. — Они тебя уничтожат. — Обязательно. — А ты сам этого хочешь? — Да. — Можно было избрать некий наименее мазохистский метод. — Мне все равно. Я сделал, что желал, я стер с их морд улыбки. Они больше даже не улыбаются, это счастье, сообразил?! — Мое "не сообразил" началось очень издавна и все еще продолжается, — вздохнул Наша родина. — Растолкуй. — Когда ты меня запер на 50 лет, я остался наедине с собой. Этого нельзя допускать! У меня сносит башню даже от недели одиночества! Эти пророчества только и ожидают, когда бы в меня вцепиться. И я никогда мог ничего поменять, все происходило конкретно так, как я лицезрел... Не считая 1-го единственного раза... — Когда ты выручил меня. Для чего? — мягко спросил Иван. — Мне так хотелось хоть в один прекрасный момент одурачить судьбу. — Хорошо. А что ты сделал с Германией? Гилберт не ответил, пришлось повторить вопрос. — Я его отпустил, — чуток слышно произнес Пруссия. — Мы стояли на обрыве... Он был должен развязать войну... Наша родина как-то проморгал момент, когда по щекам Гилберта потекли слезы. На данный момент Пруссия не стал вырываться из чужих рук. — Что ты сейчас собираешься сделать? — тихо поинтересовался Иван, перебирая пряди волос на маковке Гилберта пальцами. — Умереть, — последовал чуть слышный ответ. — Разумно, блин. — Нет. — А ты что, мешать мне будешь? – поразился Пруссия. — Если будет нужно, то да, — улыбнулся Наша родина. Губки Гилберта были обветренными и солеными от слез. Ранее они никогда не лобзались… Ну, так то ранее. А завтра на собрании произнесут, что Наша родина, должно быть, все таки выслал прусское чудовище на тот свет. Наша родина только улыбнется, а чудовище в это время будет ходить по столичным улицам либо наобум пялиться в телек. А послезавтра наступит наизловещее двадцатое декабря две тыщи двенадцатого года. И кто знает, что случится? Не достаточно ли, а вдруг Германия не так мертв… Он ведь полностью может быть похож на старшего брата мстительностью. 23.12.2010

1 2 3 4 5 Просмотров: 315 | Рейтинг: 0.0/0

Всего комментариев: 0

Статистика
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0