Главная » 2013 » Апрель » 17 » Спектр Слэш яой

---

23:38 Спектр Слэш яой

Диапазон — Слэш (яой) Петрова Лена «Лейна» Персонажи: Трион/Торрен Рейтинг: R Жанры: Слэш (яой), Романтика, Ангст, Фэнтези Предупреждения: Инцест Размер: Мини, 5 страничек Кол-во частей: 1 Если встретите грамматическую либо стилистическую ошибку в тексте, пожалуйста, выделите ее мышкой и нажмите CTRL+ENTER. Бордо. Вишни Высочайшие стрельчатые окна, теряющиеся в мгле. Камин. Разбросанные по комнате свечки, мягенькими бликами притягивающие взор. Кресло с прямой широкой спинкой. На ажурном столике в вуале — большие тёмные вишни. И вино, ещё беспокоящееся в фужере на длинноватой узкой ножке. Терпкий вкус на губках. Вокруг тёмный тяжёлый бархат; большая кровать пропадает под балдахином. По ту сторону окон чернота, только танцуют на стекле отражения пламени. Его младший брат лежит в постели, соблазнительно расставив ноги, выгибаясь в узкой спине. На его волосах тоже лежат кровавые отсветы. Он подходит — медлительно, дразняще нерасторопно. На нём остались только бриджи — рубахой он связал брату дрожащие кисти. Он садится, придвигается поближе. Неторопливо кормит брата упругими красными ягодами прямо с ладоней, с губ — и целует, пока тело не начинает сводить мягенькой, мучительно сладостной судорогой боли. В камине треск дров. Шуршание простыней — поверх, а над всем этим глас. Порочный и соблазнительный; глас глубочайший, томно-бархатный, маленький. Только полуслова, полунамёки, полупризнания — всё дрожащее, как пламя свеч. В ответ — осиплые клики; и опять чувственный шёпот. А позже всё исчезает, растворяясь в копотливых, плывущих перед очами бликах. …И только тёплые смятые простыни на широкой кровати да успокоившееся вино в высочайшем бокале. Кармин. Осень Осень рассыпала вокруг последние тёплые искры; ещё грело солнце, ещё было горячо днём — но воздух уже пах холодно и малость затхло, пожелтевшими шуршащими листьями и последними цветами. Он крутил в руках перо; на коленях лежала раскрытая книжка, и ни строки, прочитанной за последние полчаса, он не запомнил. В голове было другое — вчерашнее солнце. Денек, таковой схожий на нынешний, но вдруг ставший совсем особым, единственным, неподражаемым. Вчера, когда брат ещё не уехал, а пришёл к нему, забрал из рук перо — это перо, Очень Принципиальные Документы, и за руку, как будто малеханького, вывел на прогулку — в золотую, красную, колоритную осень. А потом повалил на землю на тёплой полянке и принялся целовать, медлительно и целеустремлённо, так, что нереально было его оттолкнуть. И самозабвенно, отдаваясь полностью и стопроцентно… Позже, кажется, не было ничего — либо было всё. Нереально было сказать поточнее; ослепительные вспышки следовали за тёмными провалами, он помнил только прохладную землю под боком и пылающее солнце на прикрытых веках, да ещё скрипящий шорох листьев под ними. Он никогда не задумывался, что его брат способен так заниматься любовью — молчком, сконцентрированно нахмурив тонкие брови. Такое поведение больше пристало ему, наследнику престола, но сам он повсевременно терял дыхание — либо просто забывал, как дышать. …Позабытая книжка одиноко шуршала желтыми шершавыми страничками. Перо, положенное меж ними закладкой, унёс тёплый проказливый ветер. Солнце начинало осязаемо прижаривать. Он играл, как вчера играл его брат, пересыпая в ладонях жаркие лепестки бардовых и оранжевых пушистых цветов, которым он не знал наименования. Похожие на карминные астры. Похожие на тыквенно-оранжевые бархатцы. Последние осенние цветочки. Янтарь. Подсолнухи Луг был полон подсолнухов. Тёплый, масляной, солнечный запах, броский и очень-очень светлый. В руках мягенькие чёрные зёрна, покрытые лёгким пушком, отчего кажется, как будто в ладонях сжалось комочком крошечное живое существо. Он пахнет сухим пёстрым летом, сочным и густым. Закрыть глаза — и созидать его ухмылку, когда он жмурится от бегающих по щекам солнечный кроликов, и ловит их открытым ртом, и хохочет, запрокидывая голову… В волосах путаются золотые блики, и он пахнет жарко и горько, зато губки его сладкие, и мягенькие, и скупые. Над ухом громкий стрёкот кузнечиков, заглушающий тяжёлое дыхание и приглушённые ладонью стоны. Колющаяся травка, больно впивающаяся в колени. Лежать на спине, естественно, еще больнее… Он подхватывает брата под животик, переворачивает, ставит на колени. Его спина и правда исполосована длинноватыми тонкими линиями, от которых по ласковой коже ползёт краснота. …От жары кружится голова, солнце бьёт в глаза, и даже под закрытыми веками плывут калоритные янтарно-жёлтые круги. А если зажмуриться ещё посильнее — всё перед очами станет совершенно жёлтым, так что захочется сжать зубы от нестерпимого слепящего света. Лежать на спине неловко, но на его груди лежит голова брата. Он мягко сопит, и его реснички отбрасывают на щёки длинноватые прямые тени, по которым охото, чуть касаясь, водить самыми кончиками пальцев, которые охото целовать и греть дыханием… Он проснётся позднее, когда на луг спустится 1-ая вечерняя прохлада, полупрозрачная, туманно-серая. Но на данный момент луг напоён янтарным запахом подсолнухов, и лето дарует им свои горячие объятия. Изумруд. Хвоя Светлый изумруд глаз — и сумрачный изумруд хвои; палые иголки, длинноватые и тонкие, хрустели под ногами, шуршали под лёгчайшими шагами. Он медлительно прокрался к последующему стволу, стараясь парить над землёй, не касаясь её — неслышно, осторожно… Его сердечко колотилось, как обезумевшое: стоило только представить, как он догонит брата, как прижмёт к шершавому бурому стволу — на пальцах и одежке останутся чёрные следы увлажненной коры — и будет целовать. Так, чтоб дыхание забивалось, и нечем было дышать, и приходилось хватать лесной воздух, кисловато пахнущий хвоей и шишками, открытым ртом, скупыми глубокими глотками. Он лицезрел тёмный камзол, мелькающий полами меж ветками; слышал сдавленный смешок — там, за последующим деревом… Так почему позволил себя изловить? Он не настигнул добычу — жертва стала охотником и загнала его в свою ловушку, и захлопнула капкан. Он был прижат к чёрному чуток мокроватому стволу, и его губки подверглись сильной атаке. Он сдался без боя — так как не считая знакомых проказливых глаз, не считая острого и кисловато-свежего аромата леса — было ещё солнце, плещущее через еловые лапы. Оно искрилось в изумрудно-хвойных очах. И дыхание рвалось и сбивалось, и брат пах тоже остро и кисло. Хвоей. Лесом. Зелёными иголками и искрами солнца. И он поразмыслил — ну его всё к демонам: игру в догонялки, первенство, охоту… Время от времени выигрывает тот, кто поддаётся. Лазурь. Небо Это был ад. Вокруг огнь и металл, вокруг погибель. Клинки вспарывают пылающий от напряжения воздух, рубят плоть; как тут можно узреть, как осознать, где свои — а где чужие? …Почему так холодно? Почему мир перевёрнут — и мутно кружится голова, почему перед очами багряная пелена? И почему мемуары приходят так не впору? Почему на данный момент, лёжа на земле, покрытый кровью собственных союзников и противников, он задумывается о том, как с ним прощался его младший брат? Задумывается о высочайшем голубом небе, о высочайшей скалистой земле, о высочайшем чистом воздухе? И о руках — на спине, на плечах? О том, как они обымают, тепло ложатся на животик, скользят по груди — и прячут пальцы под полами недлинного камзола? Как ветер ерошит волосы, бросая тонкие прядки в лицо — чёрные волоски напористо лезут в рот, прилипают к губам, попадают в глаза? И охото свалиться в небо — но тёплые руки не пускают, держат прочно, придавливают к для себя… И дрожит его поцелуй на плече, жгущий даже через камзол, поцелуй 1-ый… и последний? — Ваше Высочество, вставайте! Вставайте же! Он с трудом разлепляет покрытые кровью реснички; вокруг ещё бурлит стычка, но прямо перед его очами только-только промелькнула ухмылка. — Вставай, брат… Ты нам нужен! Протянутая рука, открытая ладонь, смеющиеся губки. Отрывочные возгласы: — Подкрепление… — …впору! — Пленных не брать!.. Жаркие тесноватые объятия — и губки на его губках, прямо среди боя, среди кромешного ада, как глоток незапятнанного горного воздуха. И снова кружится голова — но сейчас забавно и пьяняще, и они совместно падают в бездонное голубое небо. Синь. Озеро Вокруг круглого лесного озера стояла осень — прохладная и ясная. Небо — глубоко голубое, бездонное — утопало в хладнокровной воде. Он потоптался по скалистому берегу босоногими ногами, знобко поёжился, обхватывая плечи руками. Лезть в воду не хотелось совсем. Но адель’вайс, неказистый прохладный цветок, сверкал узкой ледяной корочкой среди озера — и ведь так хотелось вдохнуть его запах… и подарить букет крохотных растений брату. …Вчера он принёс толстую книжку и бросил прямо на принципиальные бумаги, наверное перемазав переплёт ещё не высохшими чернилами. «Смотри, вот! — ткнул он пальцем в строку. — Адель’вайс, царский цветок. Вот… легенда… венок… корона…» Он захлёбывался от экстаза, низковато наклоняясь, роняя тяжёлые чёрные пряди на его плечи, и кронпринц содрогался от необоримого желания изловить эти пряди губками… …Он усмехнулся — и просто оттолкнулся самыми кончиками пальцев, ввысь, вперёд, вытягиваясь узкой стрункой, прорезая прохладную плотную поверхность тихо и практически без всплеска. Вода леденила; он грёб стремительно и очень, и всё же мёрз. Цветочки были всё поближе — 30 шагов… 20… Пальцы натолкнулись на прохладные тонкие стволы, гладкие и маленькие, как волоски. Кронпринц сжал их в кулак — полсотни либо больше — и рванул. По волосам бежали тонкие прохладные струйки — и ветер загонял под кожу студёные иголки. Пальцы не разжимались, тиская стволы царского цветка. Сейчас он даст букет брату и попросит сплести венок. Он кронпринц; но он желает созидать брата рядом с собой, когда придёт время поменять отца на престоле. И потому он желает поделить адель’вайс с братом. И, может быть, получить в благодарность тёплый согревающий поцелуй. Кронпринц улыбнулся посиневшими губками. Осень сегодня прохладная. Фиолет. Башня На таковой высоте ледяной ветер пронизывал до костей — зато под ногами расстилались облака, перекатываясь, как будто волны. Закат, мутный и мерклый, медлительно угасал, подёргиваясь туманной дымкой, и краски уходили из-под ног, окрашивая золотистый камень в тёмные тона, разбрасывая вокруг чёрно-фиолетовые искры. Облака из блекло-золотых становились лилово-серыми. Он поёжился. Необходимо было одеться потеплее либо захватить одеяло; на данный момент он мёрз. Зато в кармашке камзола должна быть плоская фляга, полная эльфийского эля. Подарок друга; отлично, что он запамятовал вытащить его. Камень был прохладный и твёрдый, посиживать было неловко — а снутри волной разливался оказавшийся внезапно крепким эль. В животике вспыхивали звёзды — и звёзды зажигались на небосклоне, остро и плотоядно. Света не давали ни капли, и тут было так мрачно, что одномоментно стало жутко даже мыслить о том, чтоб просто встать на ноги. Перил на верхушке башни, естественно, предвидено не было… Он улёгся, закидывая руки за голову. Небо затягивало глубиной, казалось, в него можно свалиться, даже захотелось вцепиться руками в камень. А ещё оно было до кошмара одиноким: любая точка звезды старалась светить как можно ярче, чтоб хоть малость приблизиться к своим сёстрам-звёздам; одна пронеслась по тёмно-фиолетовому бархату и сгорела, оставляя перед очами длиннющий узкий след. — Ты издавна тут? Глас прозвучал тихо — и внезапно звучно в звонкой пустоте воздуха. Его щёк задели руки — тёплые, малость застенчивые. — Я принёс одеяло. Рядом тяжёло опустилась тёмная ткань — либо только казавшаяся тёмной в ночи? Его брат погрузился на колени перед ним и положил руки на плечи, заглянул в глаза. Придвинулся поближе, как будто пытаясь согреть дыханием. Он изловил его губки — и с удовольствием вдохнул жаркий ванильный запах. Под пальцами уже были пуговицы его рубахи — шёлковой, гладкой, скользящей в сложенных ковшиком ладонях. Его жаркий шершавый язык прошёлся по шейке — и высочайший ветер одномоментно обсосал мокроватую дорожку, заставляя дрожать от холода. Он не помнил, когда они успели расстелить одеяло — ну и разве успели? Уже не принципиально было, так как тело послушливо откликалось на ставшие обычными ласки. Позже, после, оно будет болеть от острых выступов камешков, ныть от холода, добиваться, чтоб его согрели… но это всего только слабенькое тело. На данный момент принципиальна звонкая пустота на верхушке башни и тёмное фиолетовое небо над головой, в каком утопает горячее дыхание и неразборчивый ласковый шёпот. — …Почему мы не можем орать об этом на каждом углу? Почему я должен хранить эту тайну? Почему никому не могу поведать?.. Он приложил к губам брата палец, подавляя желание нахмуриться. Небо молчало, гулкое и пустое; в нём сияли звёзды.

1 2 3 4 5 Просмотров: 225 | Рейтинг: 0.0/0

Всего комментариев: 0

Статистика
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0