Главная » 2013 » Апрель » 24 » Не открывая глаз Слэш яой

---

23:57 Не открывая глаз Слэш яой

Не открывая глаз — Слэш (яой) Katekyo Hitman Reborn! Персонажи: Кен/Чикуса, Мукуро Рейтинг: R Жанры: Слэш (яой), Ангст, Психология, Обыденность Размер: Мини, 10 страничек Кол-во частей: 1 Если встретите грамматическую либо стилистическую ошибку в тексте, пожалуйста, выделите ее мышкой и нажмите CTRL+ENTER. Не открывая глаз В отличие от большинства персонажей, Кен не отличается сложным нравом либо богатым внутренним миром. Неплохим человеком именовать его язык не поворачивается — он достаточно жесток к противникам, не упускает варианта поиздеваться над жертвой. (с) Когда это началось? Это была история из разряда тех, которые никогда не начинались. Мы с Кеном были совместно с ранешнего юношества. Думаю, нам не очень подфартило провести это время под пристальным контролем клана. Если не сказать больше – изымательствами с их стороны. Все же, какое бы оно ни было, – это было наше детство. В нём было много всего занимательного. И мятные пряники с чаем, и окоченелые трупы вчерашних товарищей. Клики о помощи и надрывистые рыдания затмевались однообразными хим снами на прохладном столе. Боль от вводимых под кожу игл блекла по сопоставлению со стонами тех, кто просто гнил изнутри живьем. Не старики — малыши. Сколько мне тогда было? Три? Четыре? Всё мешалось меж собой как в бензиновой луже, деньки смалывались, как свежее мясо в мясорубке, заставляя меня запамятовать обо всём сходу и сразу всё из этого держать в голове. Но что было по сути и что привиделось – этого я уже не могу разобрать. Сейчас о нас с ним. Да, нас сходу потянуло друг к другу. Он был очень смелый, а я очень терпеливый. Может быть, потому мы и остались в живых. Молвят, всё величавое сделали люди 2-ух типов – превосходные, которые знали, что это выполнимо, и полностью тупые, которые даже не знали, что это неосуществимо. Мой Кен как раз из 2-ой категории. Он без башни; он может всё, просто поэтому, что не знает, что это нереально. Разговаривать с ним мы начали, кажется, однажды за обедом. Он не то наступил мне на ногу, не то пролил на меня что-то… и сам же начал ссору. Нас именно в этот момент оставили одних на короткий срок… И я просто молчком пересел, не вступая с ним в разговор. Это его очень изумило, он задумывался, что я, как другие сходу влеплю ему в лоб кулаком за хамство, а я повёл себя «как девочка». Это его слова, он мне как-то поведал, что поразмыслил обо мне впервой… Я опустил глаза и забился в угол подальше от него, только бы он от меня отстал и больше не трогал. Поначалу он разозлился, что я так поступил, даже надулся и решил, что не будет никогда говорить с таким как я. Но чем больше он дулся, тем больше разгорался его энтузиазм. И в один прекрасный момент он просто подошёл ко мне и протянул руку с предложением дружить. Что я такое, он вызнал в один прекрасный момент, когда мы с остальными ребятами игрались в саду. Нас время от времени выводили на прогулку, чтоб мы могли подышать свежайшим воздухом и проветрить лёгкие. В тот раз произошла ситуация, заставившая Кена ещё больше заинтересоваться мной. Во время игры в мяч он кидал его мне, но ненамеренно споткнулся и кинул не в полную силу. В конечном итоге, вроде бы я ни старался, изловить бы я его всё равно не сумел. — Иди-ка, сходи за мячом, — пренебрежительно вякнул мне Кен. Я, уже собравшийся идти, тормознул как вкопанный. — Нет, — произнес я. — Резвее! – начал он сердиться. В ответ я только промолчал, не двигаясь с места. — Ты же не изловил, а не я! – сердился Кен всё больше и больше. Я не выдержал и решил просто уйти в другой угол садовой площадки для игры. Но он догнал меня и схватил за рукав. Я ожидал продолжения разговора о злосчастном мяче, но в один момент мой новый друг сам меня изумил. — Не уходи! – попросил он, с увлекательном глядя на меня, — Я схожу за мячом, мне не тяжело. Ты только скажи мне… Я оборотился к нему. — …ты почему ушёл? Я не знал, как ему разъяснить, почему мне стало грустно, я подбирал слова, но выразить этого не мог всё равно. — Просто так нельзя гласить, — произнес я, в конце концов, надеясь, что он как-то это поймёт. — Нельзя? – опешил Кен опять, — Как нельзя? — Как ты произнес про мяч. — Но я так всем говорю… — растерялся Кен. — Я – не все, — выдал ему я и, отвернувшись, ушёл. Сейчас он остался стоять, не пытаясь больше догнать меня. Я задумывался, он отстал от меня и его желание дружить пропало. Я ошибался. Он просто взял тайм-аут. Как-то вечерком он появился прямо из-под моей кровати. Я ещё не спал и малость даже ужаснулся. — Пусти меня быстрее, — он полез ко мне под одеяло, и я не нашёлся, что ему сказать, хоть мне и было это поначалу неприятно. Вообще-то, если б его тогда изловили, то наказание было бы жестоким. Но у него не было инстинкта самосохранения, он ничего на свете не страшился. Потому и пришёл ко мне перед сном. — Я принёс для тебя кое-что, — он выкрутил кармашек с парой конфет, травинками и некий штукой. Мне это не понравилось хотя бы поэтому, что в кровати было чисто ранее. Но большой вещью из кармашка я всё-таки заинтересовался. — Вот, — он протянул мне её. — Что это? – спросил я, забыв на время обо всех неудобствах. — Смотри, — он практически смёл меня к краю одеяла, приоткрывая его совершенно немножко, чтоб луна через окно осветила его руку, — Это морская ракушка, — сказал он. — Не может быть, — хлопал очами я, — Где ты её взял? — Поменял на обед сейчас. Один мальчишка нашёл её в саду, а я у него её поменял. Сейчас на. Пусть сейчас твоя будет. Я взял ракушку из его тёплых и липких ладоней и сжал в руках. — Правда? Моя? – спросил я ещё раз. — Да. Ты злишься на меня? — Малость, — честно ответил я. — Прости меня, пожалуйста, — он звонко шмыгнул носом и потёр его, а после добавил, — Только не гласи никому, что я приходил. — Отлично, не скажу, — согласился я. Вобщем-то мне было всё равно, быть изгоем либо фаворитом. Я тогда и осознавал, что я сам от этого никак не изменюсь, а что задумываются обо мне другие, мне было наплевать. Он же напротив полностью и стопроцентно зависел от представления окружающих. Отсюда его запальчивость и его недовольство всем вокруг. — Завтра давай снова играть совместно, — он внезапно схватил меня за плечо. Это было плохим решением, как раз в тот денек я упал откуда-то без сознания и содрал с плеча малость кожи об угол стола. От его прикосновения я невольно дёрнулся и тихо зашипел. Он ужаснулся и, вынырнув из-под одеяла, метнулся опять ко мне под кровать. Я поморщился, свешиваясь с края кровати. — У меня плечо болит, я не желал тебя испугать… Он вылез из-под кровати с видом цыплёнка, подражающего петушку. — Я совершенно не ужаснулся, — произнес он практически звучно и я стремительно затащил его назад под одеяло, чтоб, благодаря его ущемлённой гордости, нас обоих не наказали. — Не гласи так звучно. — Ты что, боишься, разве? — Боюсь, — произнес я. Не так как по сути страшился. Я просто желал, чтоб хоть так, но он сбавил громкость. — Не страшись, — перешёл он на шёпот, — Если что, я скажу, что это я повинет. — А если тихо будет, то никто никого не накажет, — произнес я. Он помолчал. — Ну да. Хорошо, пусть будет тихо. А что у тебя с плечом? — Поранился сейчас малость. — Болит? — Угу, — произнес я. Я не знаю, для чего я тогда не соврал, но после чего он вдруг предложил зализать мою ранку. Произнес, что сам для себя всегда так делает и после чего становится не так больно. Отказать я не смог, а может и не желал, в конечном итоге, я снял майку, отодрал марлевую накладку с кожи и позволил ему делать, что он желает. Я не ждал от него такового поведения. 1-ые несколько минут я напряжённо вытерпел его язык на своём плече. Но чем подольше он делал это, тем спокойнее я становился. Я расслаблялся, практически начиная дремать, и через дремоту ощущал только тёплый язык и его ладошку на собственной груди. И я был возбуждён. Не сексапильно, естественно. Я просто утопал в водовороте каких-либо очень сильных чувств. Но пока сон медлительно кутал меня снаружи, сердечко моё продолжало биться нередко и очень. Я был экзалтирован, я никогда не испытывал ничего подобного ранее варианта. Я был и признателен ему, и страшился доверять, и не знал, почему он вообщем стал для меня так важен, почему конкретно он, и как я буду далее жить. Я страшился, не поменяется ли мир вокруг следом за тем, что поменялось во мне. Но мир не поменялся. Когда я пробудился днем, Кена не было. Я был очень рад выяснить, что ночкой он без приключений возвратился к для себя, и его так и не изловили. Вся трудность была в том, что мы спали в примыкающих комнатах, а в коридоре дежурил особый человек, который смотрел за нами. Это было очень неловко, но всё-таки пробраться мимо него было можно. Только следовало быть очень усмотрительным. И смелым. Как мой Кен. Он жить не мог без этого глуповатого адреналина. Хотя и в обыкновенной жизни в клане нам хватало острых чувств. Это были одни из первых воспоминаний о нём. Так мы и стали с ним товарищами либо кое-чем вроде того. Думаю, мы оба заполучили в этих отношениях то, чего нам недоставало. Он наконец нашёл тот островок, где он может не быть лучше всех. Где он может отдохнуть от лидерства. Хотя бы так как я не колебался в его исключительности и пробовал дать ему осознать, что поверю в всякую чушь, которую он произнесет. Но если это будет враньё, то я усвою это всё равно. И сходу. И он не лгал мне. Так же и с его самооценкой. Я воспринимал его и соглашался с тем, что он стоит выше всех и выше меня в том числе, но это значило, что он не имеет права унижать меня. Наверняка, я обучил его быть малость чуток более великодушным. Может быть, я просто для себя льщу, но время от времени и я имею на это право. Что все-таки получил я… Кажется, я в этом плане очень мелочный человек, так как совместно с Кеном в собственной жизни я получил и само право на жизнь. До встречи с ним я жил по прямой, далее по тексту. Не глядя по сторонам, вперёд и не оглядываясь. Кен обучил меня крутить башкой на актуальном пути и выбирать дорогу, которой я пойду. Он сделал меня зависимым от жизни, так как у меня в ней появилось что-то своё. Собственный друг. Только мой и ничей больше. Я не направлял внимания ни на кого, кто задумывался, что он друг Кена, всё это было непринципиально, так как я всегда отличался от всех, с кем он когда-либо гласил, играл, общался и тому схожее, если оно было. В отличие от всех меня он держал. Как крючок для вязания через рёбра, как рыба на удочке. Он меня держал и не выпустил бы даже в предсмертной агонии. Он получил от меня возможность не свихнуться и двигаться вперёд, а я от него получил цель в жизни. Обычный обмен, я считаю. И он не тормознул, когда впервой стал мне зализывать ранку на плече. Он всегда зализывал все мои ранки. От пустяковых до таких, после которых я не знал точно, выживу ли. И или он вправду был малость собакой, или я внушал для себя что-то – но боль уходила. Он, бывало, вылизывал и моё лицо и губки, но однажды нас угораздило подсмотреть, как один мужик целовал в коридоре даму. Мы никогда ничего подобного не лицезрели, и это было удивительно. 1-ое время мы об этом даже гласить вместе страшились, а позже Кен всё как надо разузнал у ребят и, очевидно, поведал мне. Он делал вид, что его данная тема интересует постольку так как, потому зачинателем нашего поцелуя пришлось выступить мне. На вечер и ночь была назначена какая-то процедура для части ребят, и он был должен тоже на ней находиться, но, как уже становится понятно, он сбежал ко мне в кровать. Не знаю, может быть, эта ночь тогда выручила ему жизнь, так как после чего мы познакомились с Мукуро, и далее всё пошло уже совершенно по другому. Но вернёмся к событиям вечера перед процедурами. Кен прибежал и спрятался под моим одеялом, как он как правило это делал. Я желал отругать его, я был уверен, что его отыщут и будут его лупить либо чего-нибудть похуже. Но никто не хватился его. Это было удивительно, и я всё равно продолжал за него страшиться. Так, неприметно себе, я прочно его обнял, прижимая к для себя. — Расслабленно, Какипи, — заявил он, укладывая меня на подушку, и лёг рядом, натягивая моё одеяло на голову и складывая руки за головой, чтоб под одеялом образовалось свободное место. Тогда он уже звал меня Какипи. Это прозвище прилипло ко мне намертво на долгие и длительные годы в отличие от всех других, которыми он дразнил меня временами. — Если тебя будут находить, то обязательно отыщут, — тихонько произнес я. — Да хорошо, — он махнул рукою с присущей ему беспечностью и горделивостью, — Отыщут, так отыщут. Покусаю их. Я практически расслабленно выдохнул. Он умел как-то, но успокоить меня. Хотя бы своим уверенным тоном. — Есть разговор, — серьёзно начал Кен, пододвигаясь ко мне поближе. Это означало, что он собирается предназначить меня в какую-то еще одну ужасную тайну. Когда он так делал, это было очень захватывающе, сердечко уходило в пятки, хотя снаружи это никак не проявлялось. Боюсь представить, какой силы это был бы взрыв, если б всё, что я тогда ощущал, ещё и могло отыскать выход наружу. — Угу, — кивнул я Кену, — Слушаю. — Только меж нами, — добавил он для больщей серьёзности. — Угу. — Ты же не хочешь оставаться тут? — Нет. — Ты не задумывался о том, чтоб сбежать отсюда? Я был малость удивлён. — Очевидно, я отсюда скоро выйду, только малость позднее. На данный момент ещё рано. Мне необходимо повысить своё мастерство. — Тогда слушай. Есть один мальчишка, я случаем его повстречал, он не играет совместно со всеми детками и не прогуливается в общие комнаты. Он очень желает познакомиться с тобой. Только он практически всегда заперт в комнате, которая за стенкой с картиной. — С картиной? — Да, там картина с кораблём, в коридоре висит. — А. Да, — я кивнул. — Помнишь, когда мы с тобой слышали чей-то глас и ещё задумывались, что нам это показалось? — Помню. — Итак вот это тот мальчишка. Его зовут Рокудо Мукуро. И он произнес, что он может приходить в сны либо что-то типа этого. И управлять людьми на расстоянии. Вот бы это оказалось правдой, а? Он бы посодействовал нам сбежать отсюда. — Да, было бы здорово, — кивнул я, малость задумавшись, — Только как я смогу познакомиться с этим мальчуганом, если он всегда заперт? — Он был заперт, так как ему делали какую-то операцию. А сейчас, когда он поправляется, ему будут позволять находиться со всеми детками временами. К примеру, в саду. Там мы и познакомимся и обсудим наш план. Ты ведь за? — Угу, — согласился я. И здесь нас оборвали. Слава богу, мы лежали тихо, когда распахнулась дверь, и кто-то скрипнул половицей, ступив ногой в комнату. Мы с Кеном застыли, как мышки в травке. Не знаю, сколько ударов моего сердца прошло, пока дверь назад захлопнулась, но, казалось, с каждым ударом сердечко моё выбивалось из грудной клеточки насквозь. Дверь закрылась. Лучи из коридора закончили проникать через моё одеяло. Стало мрачно. Наверное, это находили Кена. Но у нас было тихо, казалось, что все спали. — Здорово мы их, а? – храбрясь, шепнул Кен, но я ощущал, как его потряхивает от большой дрожи, молотящей с кровью через всё тело. — Здорово, — произнес я ему, так как конкретно это он желал услышать, чтоб хоть малость придти в себя и обрести свою лихую уверенность, — Кен, — позвал я его шёпозже, — Кен, мы желали… — я подлез к его уху, шепча совершенно тихо. — Какипи! Бе! – выдал он, высунув язык и улыбаясь, — Ты правда хочешь испытать это? — Желаю, — настаивал я. Он полностью переключился на новейшую тему, забыв о визите в мою комнату минутку вспять. Это меня уже немного веселило. — Я тебя не вижу совершенно и потому не могу, — произнес Кен. Это было абсолютным враньём, понимали и я и он. Когда он вылизывал мои ранки, он безошибочно находил необходимое место в полной мгле. Даже не открывая глаз. Понятно было, что здесь другое. Он просто смущался того, что тоже этого желал. — Тогда я попробую? – спросил я у него. — Хорошо, давай ты, — разрешил он мне и я, приподнявшись, коснулся своими губками его губ. Поначалу кратко, позже подольше. А позже он меня лизнул. От неожиданности я свалился на бок. — Испугал? – достаточно спросил он. — Малость, — ответил я, чуточку на него обидевшись. Я разморозил счёт. Но он не мог бросить это без ответного гола и потому, свалив меня на бок, сам поцеловал. Но это всё-таки ещё не было нашим реальным поцелуем. Наш 1-ый поцелуй, пожалуй, случился, когда мы, уже будучи детьми, случаем натолкнулись на кинофильм (чёрт знает, как он именовался), где был очень длинный и прекрасный поцелуй. А после его рука в моей, мгновение – и подробная перепроверка того, что только-только делали актёры на дисплее. После чего неожиданного проявления эмоций что-то будто бы щёлкнуло в наших головах. Мы сообразили, что вообще-то нам нельзя лобзаться, так как мы друзья и оба мужчины. Хотя по сути наше осознание было куда более расплывчато и многогранно, но было что-то, схожее этому, и мы упрямо не желали в это веровать. Мукуро пришёл в нашу с Кеном жизнь мягко и необратимо. Он стал нашим всем, и мы стали частью его. Каким бы он ни был и кем бы он ни был, он достоин был хоть какого решения, принятого им. Ему можно было всё. Невзирая на то, что по натуре я рационалист, я не могу не признать за Мукуро бесспорного права судить людей. Это трудно разъяснить, но я просто знаю, что ему это допустимо. Он совсем не бог. Он ужаснее, чем хоть какой из богов, который тыщу раз уже мог бы умереть за то время, пока жил Рокудо Мукуро. Умереть в муках, в огне преисподней, позже возродиться только для того, чтоб опять умереть, ещё более мучительно, чем в последний раз. Это, пожалуй, слабенькое подобие того, что я думаю о Мукуро. И больше я не рискну приводить сравнений, так как они не идут ни в какое сопоставление с реальным положением вещей. Нас с Кеном от наших с ним заморочек отвлек побег, мы обязаны были с задворок старенького дома попасть сходу на поле боя. Хотелось нам этого либо нет, выход был только один. Позже была кутузка. Ничего такого особенного, не ужаснее и не лучше, чем было ранее. Единственное, что смущало – мы не могли разговаривать с Мукуро. Кен-то был у меня за стеной. Мы могли даже пожать друг дружке руки при сильном желании. Но Кен, напротив, закончил гласить со мной на некое время. Другими словами он гласил, но отвечал без охоты. Пораскинув мозгами, я сообразил почему. Он напротив желал бы гласить со мной, даже очень, но не мог не созидать меня, ни посиживать рядом. Это его бесило, и он специально бранился со мной, чтоб вообщем не говорить. Но к нашему последующему побегу он оттаял. Видимо, грела идея, что ещё малость, и он увидит и меня и Мукуро. Да, когда мы оказались на свободе, он и взаправду стал прежним. Он дрался всякий раз как последний, был горд собой и доволен жизнью. И, не зная метода усмирения собственной обширной радости, он, все же, злился на весь свет, находя утешение снова, опять, как обычно… рядом со своим Какипи. Другими словами со мной. Он бранился со мной, как сапожник, а позже вылизывал с несусветной нежностью мелкие никчёмные порезы на моих пальцах от дюралевой банки с газ-водой либо даже от листов бумаги. Но никто не лицезрел этого, даже Мукуро. Ну и что там можно было созидать особого. Он вправду только желал мне посодействовать, он был признателен, что я не весь мир, и я на него не злюсь и не кричу. А позже как раз случился наш 2-ой «первый» поцелуй после сцены в том кинофильме. Да, мы поразмыслили – чёрт, мы же пацаны, мы же фиг знает что творим, мы должны кинуть это занятие, мы не должны никогда больше делать вместе таких вещей. Мы задумывались так, облизывая языки друг дружку и одуревая от теплоты, нахлынувшей на нас. Кен даже свалил меня на диванчик, хотя делать он ничего не собирался, только целовать, и целовать, и целовать, не отрываясь от моих губ. И я его не страшился. Это был мой Кен, а мой Кен знал, чего стоило моё разрешение. Хотя, сказать по правде, он не знал, что такое вообщем можно просить у меня. Он даже не представлял, что мы можем делать и это тоже. Так что мои опаски могли быть вдвойне напрасны. Все пошло ходуном, когда мы с Кеном в один момент спалилсь. Поначалу я задумывался, что это пустяковая неувязка, но позже это обернулось не очень приятными последствиями. В Кокуё-лэнде мы жили недолго, но конкретно там это и вышло. Каждый денек занимались выполнением приказов Рокудо-сана, а тот находил что-то очень для него принципиальное. Тогда я ещё до конца не осознавал, что мы ищем, но осознавал, что не пожалею и жизни ради выполнения загаданного Мукуро. Я тогда и был уверен и никогда больше не колебался в этом. Но, невзирая на то, что я готов был пожертвовать собственной жизнью, мне самому она была пока ещё ой как нужна. И, невзирая на моё свойственное отсутствие проявления чувств, за что мне доставалось прозвище за прозвищем от Кена, я цеплялся за жизнь иглами Йо-йо, стараясь обмотать ниточками от собственных рук торчащее над пропастью дерево покрепче, продолжая виснуть над бездонной ямой, куда потихоньку-помаленьку скатывался. Всё-таки я планировал скатиться совсем никак не ранее, чем мои дорогие друзья. В один прекрасный момент вечерком я, вырубив достаточное количество хороших ребят (они были совершенно недурны в бою, и я постарался не создавать им излишних заморочек, отключив стремительно и безболезненно), посиживал на диванчике рядом с моим зверёнышем Кеном и, как рачительная подружка, массировал его руку. Он посетовал тогда на боль в мышцах, и я не мог отказать ему в помощи. — Чего ты хочешь на ужин? – спросил он, облокачиваясь на спинку немного потрёпанного дивана и глядя на меня. Я пожал плечами, задумываясь на данную тему. — А я бы съел тебя, Какипи, — он ухмыльнулся. Я осознавал, что это шуточка. Нет, это правда была просто шуточка. Не собирался он меня есть до конца. Ни в прямом, ни в переносном смысле. Пока я был ещё недостаточно смачным для него. — Ешь, — позволил я все же. — Можно, да? – он продолжал лыбиться, как полный придурок. Что поделать? Не мог он просто начать меня целовать. Ему требовалась комедия, чушь, после которой он сумел бы извинить себя в таком проявлении беспомощности, как нежность со мной. После недлинного кивка я сам пододвинулся к нему, влезая коленями на диванчик. Помню, у него была какая-то грязь на щеке, и я принялся смачивать пальцы слюной и оттирать её. Кен же надулся на меня, как грозящий разорваться воздушный шар, пока я стопроцентно не стёр пятнышко и не поцеловал его в кончик носа. После чего он смущённо улыбнулся мне. Я для удобства влез к нему на колени, лицом к лицу, и, наклонившись и обнимая его за шейку, начал целовать. И здесь пришёл неожиданный Рокудо-сама. Он вошёл внезапно, практически бесшумно, и выдал своё присутствие голосом. — О, простите, я помешал… — Мукуро поспешно вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Он ушёл, а мы с Кеном продолжали молчком посиживать, глядя каждый в свою личную точку на стенке, а губки наши как и раньше практически соприкасались. Он попробовал поцеловать меня, но у меня как будто кость в горле застряла после визита Мукуро. Я отвернулся. Мукуро не знал ничего точно, пока не увидел. И вот он увидел. И кто знает, что он поразмыслил, застав нас совместно. Я слез с колен Кена, устраиваясь на диванчике в метре от него. Не так как мне стало неприятно рядом с ним посиживать, мне просто стало… постыдно? За то, что был должен ощущать Кен? В общем, я не осознавал, что вышло, но мне было катастрофически неловко. Неловко за то, что мне безрассудно нравился и Кен, и его губки, и всё, что с ним связано. И то, что Мукуро ничего об этом не знал, хотя, если поразмыслить, и не был должен. Другими словами, я запутался. Выдохнув, я опёрся локтями на колени. Кен резко встал с дивана. Побегал по комнате, пыхтя, и упал назад, пододвигаясь поближе ко мне. — Эй, четырёхглазый. Я чуток отклонился, давая ему осознать, что слушаю. — Ты будешь продолжать гундосить? – он косился на меня, тоже находясь в солидном замешательстве. Лица Мукуро он, естественно, не лицезрел, но зато отлично слышал его слова. Но почему-либо в сей раз был спокойней, чем я. — Ну что не так? – спросил он, посмотрев на меня прямо, — Мы попались, как малышня. Стрёмно. Но разве уже не всё равно, Какипи? — Не всё равно, — произнес я, откидываясь на спинку дивана и подняв клубы пыли. Я поморщился и представил, как загрязнится от этого моя форма. — Что не так, Какипи, — Кен схватил меня за руку, — Ты больше не хочешь быть моим другом? — Дело не в этом, — ответил я, по пути всё ещё размышляя, над этим, — Дело в том, что я не могу на данный момент продолжать. Я думаю, ему это не очень понравилось. Кен помолчал. — Да ну, правда, что ли? – выпалил он. — Ну а почему ему это должно нравиться… — Какипи, ты преувеличиваешь! Мукуро-сама нас сообразил, — он спохватился. – Тем паче, что это ведь ничего такого особенного. Просто… Просто так. Я покивал. — Каппа, не смей, – прикрикнул на меня Кен, — Ну хочешь, я поговорю с ним, хочешь? Я спрошу, узреешь, он ничего такового не поразмыслил! Если я поговорю с ним, ты перестанешь? — Что перестану?.. — Печалиться. Печалиться, придурок… Вообще-то это его «придурок» было по смыслу практически равно общечеловеческому «любимый» либо «солнце моё» и несказанно грело остатки моей серенькой души. Я согласился на его предложение и он, взяв меня за руку (это было обязательным условием их разговора), отправился в ту часть строения, где обитал Мукуро. Мы отыскали его, сидячим за столом в одном из бывших кабинетов администрации. Он смотрел за отдалёкий закат, закинув ноги на этот самый стол и откинувшись в кресле. Кен оставил меня в коридоре и к Мукуро вошёл один. Он окрикнул его. — У меня к Вам разговор. — Да, — Рокудо оборотился к Кену, пристально на него смотря. — Когда Вы приходили, Вам что-то было необходимо от нас? — Да нет, нет, пустяки. Оно того не стоило, чтобы отвлекать вас от такового красивого процесса. Мукуро не сердился на нас. Но, стоя в коридоре, я не знал этого до того времени, пока Кен не уговорил его выйти ко мне. А позже Кен оставил нас наедине, чтоб Мукуро мог сказать мне всё лично. — Чикуса-кун, — выдохнул иллюзионист, уже своим выдохом поясняя мне, что я напрасно страшился его реакции. Я поднял на него взор. — Ты волнуешься из-за того, что я увидел вас совместно? – спросил Мукуро совсем серьёзно, — Я рад, если вы так близки и дорожите друг другом. — Вы не знали этого ранее? — Нет. Не приходило в голову. — Понятно. — Не вздумайте прекращать это из-за меня, ты сообразил? – предупредил Мукуро, — Вы необходимы друг дружке. И это так мило. — Согласен, — кивнул я, — Он милый. — Оба, — произнес он, — Вы оба очень милые. Я тогда поразмыслил, что он безуспешно пошутил. Хорошо Кен – заводная юла с хвостиком, но я – выше его на полголовы, сутулый, в очках – как я могу быть милым. Но это было не сущность принципиально. Главное было в том, что мы разобрались в ситуации. Сказав всё, что считал необходимым, Мукуро-сама подошёл ко мне и потрепал меня по плечу. Стало сейчас уже точно понятно, что он вправду ничего не имеет против. В этот момент Кен нетерпеливо выкатился из комнаты рядом. — Пойдём, Какипи, — ухватил он меня за талию, разворачивая и пихая прочь из коридора. Он ревновал малость. Он, естественно, покривлялся перед Мукуро, пытаясь меня щипнуть за рёбра, но я сообразил, что он не желает, чтоб мы продолжали говорить. Для него существовал Мукуро-сама, друг и главнокомандующий по оружию и мести, и существовал Четырёхглазый Каппа в моём лице, которого он не вожделел ни с кем разделять. Что могу сказать, мне была мила его ревность. Вечерком мы сделали попытку заняться этим самым, чего нам не хватало до звания влюблённых. Но у Кена ничего не вышло. Не в том смысле, что на физическом уровне (с физическим нюансом у него как раз было всё как нельзя круче). Из-за другого. Поговорив с Мукуро, мы успокоились, мы были практически рады, что всё так отлично устроилось. Как полагается, мы приобрели малость выпивки. По баночке крепкого пива. После пива и поцелуев, Кен и свалил меня на диванчик. И вдруг сам чего-то ужаснулся. Может быть, задумывался, что мы всё ещё друзья. Может быть, просто страшился проявления собственных эмоций. Либо страшился сделать мне больно. Его в некий мере приостановило и то, что он не мог придумать продолжения. Он не знал, с чего начать, как подступиться. Ему было пятнадцать лет, а мне четырнадцать, и ранее мы были только вместе. Кену можно простить его неожиданную робость. Он просто не имел способности иметь хоть некий опыт. Бывало, мы занимались совместно мастурбацией, но это было понятно, как два раза два, и нам не приходилось глазеть друг на друга и проявлять при всем этом какие-то нежные чувства. Я много раз лицезрел его без одежки. И он меня тоже. Но представлять, что мы будем кое-чем заниматься в таком виде – это у нас пока не укладывалось в голове. Он тормознул на полпути, нависая нужно мной и тяжело дыша. Наверняка, я очень жаль смотрелся тогда. Как зайчик, который ожидал, что ему вот-вот свернут голову. Я понял себя только тогда, когда увидел его рассеянный взор прямо впереди себя. — Прости, — он отклонился, извиняясь за свою настойчивость, хотя как раз её я и ожидал. — Да ничего, — кашлянул я, садясь рядом с ним и надевая очки, которые держал в руке всё то время, пока мы с ним лобзались. Это было тупо, естественно. Я не ощущал, что он в чём-то повинет и должен просить прощения. Но что здесь скажешь? Пришлось отложить до последующего раза, который наступил не ранее нашего второго побега из кутузки. Мукуро оставался там, вынуть его на свободу пока не представлялось вероятным. Кен был до кошмара подавлен этим обстоятельством. Если б не я рядом, он бы искрошил в щепки пару-тройку маленьких городков совместно с жителями, всеми постройками и когтями бы перекопал их, как грядки, чтоб стереть с лица земли навечно. Но я был рядом, и он пробовал быть размеренным. Но же все клыкастые твари снутри Кена были зверски голодны, и он не знал, что последующее кинуть им на съедение, чтоб как-то приглушить рвущий в клочья голод. Вышло так, что они насытились только самым драгоценным, что у него было — его гордостью. Когда мы попробовали сделать это опять, я сообразил, что мешает ему. Он желал быть со мной, он желал быть ну просто поближе некуда. Но его гордыня шептала ему, что такое решение недостойно его. И он в первый раз с удовольствием зазорно растоптал свою гордыню. Неуж-то ради меня?.. Во 2-ой раз всё вышло. У нас всё было, всё, как полагается. Но он глумился над собственной гордостью с мазохистским удовольствием. Он дорвался. Это трудно обрисовать словами, но мне казалось, что он подчинялся мне так, что его должно было тошнить от собственной же своей беспомощности и никчёмности, любые проявления которой он всю жизнь кропотливо пробовал скрыть. Он воспринимал душ, чего, сказать по правде, не обожал и не мог терпеть себя уже за эти изготовления. Он из числа тех людей, которые в порыве страсти обычно залетают к хахалю в спальню, имеют его на подоконнике, не снимая штанов, позже ещё пару раз поражают собственной страстью в кровати и до утра испаряются, не оставляя и записки. Но таких любовников обычно бывает много. А я у Кена был всего один. Потому он трепетно угождал мне, разрушая собственные законы поведения, получая от этого странноватое, через болезненную злоба, удовольствие, которого он до этого никогда не испытывал. Он оглушил меня нежностью, по силе сопоставимой только с его обезумевшой ненавистью к этому флегмантичному миру. Он позволял ублажать себя, он ощущал каждое прикосновение, и его тело откликалось на все мои ласки. Он чувствовал меня, отрицая всё кое-где глубоко снутри силой привычки, но позволяя для себя глумиться над этим отрицанием. Он был неподражаем и неповторим. Он гласил без конца, что любит меня до сумасшествия, он полночи кричал об этом в распахнутое настежь окно, как мартовский котяра, бурчал это мне с каждым поцелуем и после каждого поцелуя, шептал мне это на ухо до того времени, пока связки не закончили его слушаться, пока в горле не пересохло. Он продолжал целовать меня и гласить, как очень он меня любит, как я для него важен, как он не лицезреет смысла жить без меня, что я его воздух, его дыхание, и что только я должен быть с ним всегда, что без меня и его не будет. И никогда бы не было, если б только не я. Мне было жутко, что произойдёт с ним, когда он всё это выскажет. Не станет ли это для него окончанием его пути. Но беспокоился я напрасно. Днем меня повстречал взбалмошный юноша Кен с навечно поселившимся в его взоре счастливым Мужиком Кеном. Он не поменялся, утром начал браниться, что я его разбудил, хоть и ясно было, что это был не я, а просто хлопнувшая от сквозняка дверь, но я выдохнул расслабленно. Он трахнул меня. Ему стало легче. Он оставил во мне и том ночном бредовом разговоре о любви свою накопившуюся реальную злоба и поменял её наигранным раздражением. Я просто шлёпнул его подушкой по лицу, чувствуя, как ноет лишённый девственности зад, и от этого он рассердился ещё посильнее. Он вскочил и, ворча, унёсся куда-то. «Как охрененно круто», — поразмыслил я, — «Круто, что я живу. И что у меня есть хахаль, который так очень любит меня». Меня спросили как-то (он тогда посиживал рядом со мной), кто из нас двоих фаворит в отношениях: я либо Кен. Я, не дав ему и рта раскрыть, ответил, что Кен, ведь что бы он ни попросил либо отдал приказ, будет тотчас же мной исполнено. На данный момент его рядом нет. Потому я могу сказать абсолютную правду о том, что фаворит в наших отношениях, очевидно, Джошима Кен. Конец.

1 2 3 4 5 Просмотров: 478 | Рейтинг: 0.0/0

Всего комментариев: 0

Статистика
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0