Главная » 2013 » Апрель » 25 » Небо не прощало грехов

---

00:00 Небо не прощало грехов

"Небо не прощало грехов" — Hetalia: Axis Powers Персонажи: Пруссия, Австрия, Германия, ГДР, Ангилия, Америка, Франция, Наша родина, Китай Рейтинг: G Жанры: Ангст, Драма Предупреждения: Погибель персонажа, OOC, ОМП Размер: Мини, 4 странички Кол-во частей: 1 Если встретите грамматическую либо стилистическую ошибку в тексте, пожалуйста, выделите ее мышкой и нажмите CTRL+ENTER. Февраль 1947 года выдался на уникальность морозным. Зима уже подходила к концу, но мыслей о весне не появлялось ни у кого. Голодная, полуразрушенная Европа мерзла, кутаясь в лохмотья, и желала или о потеплении, или о скорейшей погибели. Ко второму больше всего склонялись проигравшие войну, двое из которых, находились на данный момент в маленьком, позабытом миром городишке на границе Австрии и Германии. Бетонные стенки 1-этажного строения, построенного, возможно, для нужд производства, от холода защищали плохо. Ветер теребил осколки окон. Комната, в целом, была жилая, но практически не обставленная, хотя, ввиду необычного стечения событий (либо из-за нередкого пребывания тут Родериха), в комнате стояло фортепиано. Необычное дело: если в помещении возникает Эдельштайн, то скоро там возникает и пианино. Людвиг бездвижно лежал на грозной стальной кровати с проваливающимся матрасом и осипло дышал. В полметре от окна, за забором бегал, шумел и суетился этот мальчишка, ГДР. Имени его никто не спросил, ну и не собирался. По небу флегмантично плыли облака. Людвиг простыл некоторое количество дней вспять. Болеть было некогда, необходимо было работать, но истощенный организм не мог противостоять даже легкому гриппу. Его подкосило так, что он практически не подымался с кровати. А Австрии делать было особо нечего: зимой с сельским хозяйством не достаточно что можно сделать. Пианист вдумчиво поглядел на стенку, где ,возможно, когда-то висели часы, снятые потом в качестве контрибуции. В её качестве выносили полностью всё, включая одежку и домашнюю утварь. Позже укоряюще поглядел в сторону хворого и саркастично произнес: — Кажется, время обедать, герр Крауц. Позже ушел в другую комнату и возвратился с кусочком хлеба, размером с очень небольшой брусок. — Вот, посмотри. Что все-таки ты, Людвиг,— его глас приобретал истеричные ноты,— у нас сейчас хлеб, как и вчера, вот совпадение-то. Ты только взгляни: очень смачный хлеб, — он с нажимом произнес последние три слова, — с опилками, с бумагой, с отборной, неповторимой грязюкой прямиком из канав величавого рейха. Вот оно, то благополучие, которое обещал фюрер! -Заткнись. Курить чего-нибудть есть? — Не наработал ты еще на «курить». Можешь испытать опилки либо пыль, что угодно. Хотя куда для тебя курить? Лежит, практически не дышит, а всё «курить». От ломки не отошел ещё что ли? Противные мемуары пробежали холодом по спине Людвига, и он бы поежился, если б мог. Так осязаемо ещё было время, когда для их с Гилбертом употребление пилюль «для боевого духа» было чуть не каждодневной нормой, в особенности в последние годы войны, когда их ели горстями, чтоб просто не свалиться с ног во время атаки. Последствия оказались очень противными. Очень. Тем временем австриец продолжал. Сейчас он очень разошелся. — Отлично, что хоть я на эту гадость не согласился. Вы с братом своим скатились в самую грязь, в самую гнилость из вообщем вероятных. Вы не замечали, как вы были низковато, за кровавой пеленой перед очами. С него-то не спросят он издавна уже никто. А ты? Для тебя ли не знать, что нет идеи глупее захвата мира? — Мы были понизу еще до войны. Нас опустили, втоптали в самую грязь ранее, неуж-то не помнишь? Для тебя нравилась такая жизнь? — Зато, я смотрю, у нас на данный момент жизнь еще лучше, да? Повисла тишь. Только мальчик топал за забором. — Кстати, где Байлдшидт? — Удивительно, что интересуешься, Австрия. Он ушел. Больше не придет. — Ты все таки согласился подписать ту бумагу? — Во-1-х, у меня не было права на отказ. Я проигравший. А во-2-х, только формальная ликвидация. Фактическая была еще в 34-ом году. И ничего. Пруссия и сам осознавал, что издавна устарел. Он категорически не воспринимал реальности. А мне необходимо двигаться далее. Все старенькое в какой-то момент отмирает, если не модернизируется. Но, повторюсь, он сам это понимает. Понимал во всяком случае. — Что ж. Мне ли по нему мучиться. Малость померив шагами комнату, Родерих, очевидно, сел за фортепиано. Длительно оставлять без внимания инструмент он не мог, может, боялся, что тот обидится. И расстроится. Во всех смыслах. Вязкие, тягучие звуки какими-то толчками обтекали комнату. Ветер клавишные не обожал и старался завываниями перебить мелодию. Остатки стекол подрагивали. Мальчишка за забором на миг приостановился, прислушался, позже тряхнул головой и затопал далее. Такая грустная музыка не содействовала труду и построению социализма. Ничего другое же ему принципиальным не представлялось. -Что это? – прохрипел Людвиг. — Моцарт. Последний его реквием, — и каким-то надломленным, потухшим голосом он произнес, — Надеюсь, и мой последний. Мы все тут загнемся. Не выживем мы. И ты в этом повинет. Реквием скребся в стенки. Крыша дрожала от холода. Небо не прощало грехов. _ Гилберта увели деньком ранее двое иноземцев. Совсем бесцеремонно. Он, естественно, сообразил, от кого. Побежденных Артур за страны не считал. По дороге ему, связанному, в черной машине с завязанными очами, в наилучших традициях Рейха, растолковали, дескать, коалиция вожделеет повстречаться для допроса. Возмущаться сил в особенности не было. Их в принципе в особенности не было. Хотя бы просто на жизнь. Привезли, оставили на несколько часов в бетонной клеточке. Произнесли, что союзники заняты необходимыми делами. Желают драматизма побольше напустить. Ему-то, Гилберту, все равно. Тут бетон, там бетон. Всюду. Он вообщем к драматизму был индифферентен и театры не обожал. Фальшиво там как-то все. Поскорей бы окончили собственный допрос с двухгодовалым запозданием и возвратили домой. Того и гляди помрет от истощения, а под чужим небом не хотелось бы. В конце концов, пришли, развязали, повели. Для чего вся эта ерунда с завязыванием глаз нужна была? Конечно, он вызнал Версаль. В особенности колоритными были мемуары позапрошлой войны. Ну, как поговаривал один из приближенных фюрера, кто старенькое помянет, тому оба глаза вон и в кислоту. Тевтонский крест, казалось, немного грел грудь. Пруссия сжал его рукою. Привели в один из залов, не зеркальный, но более пафосный. Продав отсюда всю мебель и декорации, можно было накормить маленький город. При том, что помещение быстрее смахивало даже не на зал, а на кабинет. Его поставили меж письменным столом и книжной полкой, в самый угол, откуда отлично было видно всех союзников. Все при параде, в форме. Америка стоял так, как будто из-за угла на данный момент выскочит фотограф и начнет его снимать для утренних газет. Чтоб не портить возлюбленным гражданам аппетит, он улыбался напропалую непонятно чему. Наша родина, посильнее всех затрепанный, стоял как по выправке, ровно и полностью к происходящему индифферентно. Он основное уже сделал, а бумажками пускай занимаются «бездушные капиталисты». Китай очевидно ощущал себя не в собственной тарелке и время от времени посматривал на идейного брата, вобщем, поддержки от него не получая. Франция стоял у окна в тяжелой позе куртизанки, но взор был некий по-детски доверчивый. Ему-то о чем грустить-надеяться. Его выручили. Артур, нахмуренный и сосредоточенный, стоял так, как будто ему вверили судьбу мира, а он и не знает, что делать. Он барабанил пальцами по столу и, как обычно, много о для себя задумывался. Ограниченные рамой неописуемо больших окон, сероватые, подсвеченные изнутри тучи, плыли на отдых в Испанию. _ Австрийское небо смилостивилось и получило колер влажной шапки из белоснежной шерсти. Ветер утих. Мазурка волнами накатывала на бетон. ГДР припал к забору. Эта мелодия ему точно нравилась. Австрия, гордый своим, очевидно, неописуемо, нескончаемо, несравненно шедевральным исполнением, не сдержал усмешки. — Смотри, Людвиг, ему нравится Шопен. Да, юнец, твой музыкальный вкус неразвит, но он все-же есть. Вот, что означает верно доносить искусство до рабочего класса. Так ведь не каждый сумеет. Мальчишка за забором улыбался. Имя Шопена ему ни о чем же не гласило. Дядя в очках ему не нравился, а вот эта музыка даже очень. Она заставляла мыслить о неплохом. _ С Гилберта сняли, не без труда, Тевтонский крест. Артур брезгливо от него отмахнулся, Альфред же стал с любопытством крутить в руках. Мистер Керкленд приблизился к столу, на котором лежали вещи с кровавой символикой. Его, Гилберта, вещи. Все приметно ожили. — Итак, — начал главный джентльмен, в 2-ух пальцах держа маленькую книжицу, — полагаю, для тебя понятно, что это. Да-да, для тебя Пруссия. — Mein Kampf. — Написанная некоторым Адольфом Гитлером, правильно? Что ты с ней делаешь? — Может, читаю, как думаешь? — Снова в точку. Ты меня просто поражаешь. А, может быть, для тебя понятно и то, что это нелегальная литература? И вот это все, — он показал на стопу и ордена, — нелегальная символика? — Кем же? — Адекватномыслящими цивилизациями! – Артур начинал закипать. Позлить его очень хотелось. Гилберт оскалился. — Я тут таких не наблюдаю. — Ах, так!? –вскипел было Великобритания, но вдруг вздохнул,— Вот видите, господа, наш приговор совсем справедлив. — Что еще за приговор? – вдруг Пруссии подкосило ноги. Не от чувств, обыденно от голода. Он обязан был схватиться за стену. — Ты что, под дозой к нам явился что ли, наркоман окаянный? — брезгливо отстранился Керкленд, хотя меж ними было не меньше метра. — Я? – Гилберт ухмыльнулся, — Что, Арти, запамятовал, как опий без конца жрал, да? — Это было незапрещенно, — как-то неуверенно проговорил Арти. — Кем? Тобой же? Что-то у вас пунктик все воспрещать, мистер. Даму бы для себя отыскал, что ли. Великобритания из последних сил скрывал эмоции. Америка, чуть не зевнув, недовольно махнул рукою. — Что мы с ним здесь разговариваем? Давайте покончим с этим и разойдемся. У вас что, дел нет? У него самого дел было меньше всех. Красные глаза зло сощурились на заморского «победителя» войны с европейским государством. — Ты, щенок, не лезь не в свое дело. Мы в свое время с такими выскочками как ты, знаешь, что делали…? — И что все-таки? – сейчас пришла пора ухмыляться бывшему пирату-выскочке. Гилберт осекся. Иван, доселе недвижный, подошел к столу и стал читать с листка. — На правах победивших во 2-ой Мировой войне, коалиция приговаривает Гилберта Байлдшмидта, Царство Прусское, к ликвидации за распространение фашизма и милитаризма. Приговор окончателен. «Рассадник фашизма» оторопел. Таких мер он не подразумевал. — Надеюсь, для тебя понятно слово ликвидация. Приговор в выполнение приведет Франциск, — пиратская искра в очах опять погасла. В Лондоне опять пасмурно. — Он? Фаворит?! – Гилберт против силы расхохотался, — В 1-ый же год войны он валялся у моих ног, как побитая шавка! Вишисткая форма шла для тебя еще больше «победитель». Торжествующая, пополам с презрительной, гримаса пробежала по лицу француза. — А ты думаешь, почему я тебя стреляю? Бонфуа подошел к столу и взял пистолет. — Он хоть знает, как им воспользоваться? – протянул Джонс. Ему Франция совсем не казался крутым. А стрелять могли только крутые. От нечего делать он опять стал крутить в пальцах «запрещенный символ». — Ах, и взаправду, как этим воспользоваться…— наигранно наивно вздохнул Франциск и в последующий момент выстрелил. Пуля вышибла из рук Америки орден. — Альфи, брось бяку. Вдруг это заразительно, — улыбнулся француз. — Заканчивай цирк. Стреляй уже, — Иван тоже терял терпение. — Может, последнее слово приговоренного? Как в старенькые добрые времена? – Франциска временами накрывала ностальгия по прошлому. — Пусть гласит, только резвее. Гилберт окинул всех презрительным взором. Изнутри что-то душило. — Знайте, что я вас всех терпеть не могу. Что вы безыдейные подонки, погрязшие в жажде наживы. Вы сгниете в собственном окаянном мире, желая захватить с собой на тот свет побольше средств. А вы, отсталые, — он поглядел на коммунистов, — вашу идею смешают с грязюкой и убьют. Либо вы сдохнете так же, как я тут. И еще, знайте, что… Пуля попала в цель. Ностальгия ностальгией, а время не резиновое. Постояв с минутку, все разошлись. Молочные облака флегмантично висели в оконной раме.

1 2 3 4 5 Просмотров: 304 | Рейтинг: 0.0/0

Всего комментариев: 0

Статистика
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0