Главная » 2013 » Апрель » 25 » Ночью люди настоящие Слэш яой

---

00:18 Ночью люди настоящие Слэш яой

Ночкой люди истинные — Слэш (яой) Durarara!! Персонажи: Шизая Рейтинг: PG-13 Жанры: Слэш (яой), Романтика, Ангст, Философия Предупреждения: OOC Размер: Мини, 6 страничек Кол-во частей: 1 Если встретите грамматическую либо стилистическую ошибку в тексте, пожалуйста, выделите ее мышкой и нажмите CTRL+ENTER. Мы разбитые на осколки тени. Шкалят датчики прошедшего: Горько-алым на узкой вене – Мой автограф. За всё не плохое Будь проклят. Прости. Увидимся. Нам с тобой не сбежать априори. Полюса: оттолкнёмся – сблизимся. И сойдутся в дурном споре Твоя жизнь без намёка на смысл С моей ложью, что настолько искренна… …А меня… греет идея О том, что прошедшее – и с т и н а. Можно жить на грани. Можно жить над пропастью. Можно жить на лезвии ножика. Можно. Можно даже получать от этого острое, ни с чем несравненное, извращённое наслаждение. Можно услаждаться собственной болью, принимая её как некоторую высшую справедливость и щедро компенсируя болью чужой. Можно. Год. Либо даже два. Либо даже чуток подольше. А позже – всё, fenita la comedia. В какой-то момент, ты сломаешься – напорешься на острое лезвие собственных лживых слов и совершённых в угоду самообману действий, рухнешь в пропасть чёрно-белых, как старенькые фото, мемуаров, не имеющих ни мельчайшей ценности, окажешься за той гранью, откуда уже не захочешь ворачиваться. Просто поэтому, что перестанешь в этом созидать хоть какое-либо подобие смысла. Просто поэтому, что сдашься на милость одиночеству. А «милости» у него очень типичные… Любимое времяпровождение твоего одиночества – медлительно, вкрадчиво сводить тебя с разума, наслаждаясь каждой секундой твоего зашкаливающего иногда отчаяния, методично отмеряя тиканьем часов да звонким стуком сердца в сжимающейся от боли груди мгновение за мгновением твоей несуразной прохладной жизни. Жизни без мечты. Так как нельзя считать мечтой рвение умереть ради призрачной надежды на жизнь после погибели. Точь-в-точь как нельзя именовать мечтой болезненные неестественные желания, преследующие тебя вот уже столько лет, не оставляющие в покое ни днём, ни ночкой, ни наяву, ни во сне… Сводящие с разума, пожалуй, ещё упорнее, чем компания до омерзения верного одиночества. Да, у тебя нет мечты. У тебя есть только цели, ради заслуги которых ты готов на почти все. Очень почти все. Цели, не значащие практически ничего. Но, если всё же рискнуть покопаться внутри себя, если всё же отважиться хотя бы краем глаза заглянуть в потайные уголочки собственной насквозь промёрзшей души, ты узреешь… Ты поймёшь, что, на самом деле, для тебя ведь необходимо так не достаточно… Для тебя не нужен мир. Для тебя довольно было бы и этого городка, но он не любит тебя. Он убивает тебя. Медлительно, но правильно. Хладнокровно. Кропотливо. Не из ненависти. Не из любви. Из очевидного равнодушия. Сотками и тыщами чужих глаз он раз в день заглядывает для тебя в душу. Глядит индифферентно. Навылет. Ты глумливо смеёшься в ответ, но твой хохот менее чем ничтожная попытка скрыть ужас и отчаяние. Ты смеёшься только поэтому, что не умеешь рыдать. Случись для тебя бросить этот урбанизированный лабиринт (непринципиально, ради другого подобного ему лабиринта или ради мира другого), и он не будет тебя ожидать, не будет скучать по для тебя. Забудет стремительно, безболезненно и напрочь, как забывал до этого других. С лёгкостью нажав delete, сотрёт со собственных улиц как ненадобные знаки с монитора... Так как нет в этом городке никого, кто бы ожидал и скучал. Тебя. По для тебя. Нет никого, кто нуждался бы в для тебя. Не в инфы, которую ты можешь предоставить, не в твоих настолько высокооплачиваемых услугах, а конкретно в для тебя. В таком, какой есть. Со всеми твоими белеющими в тёмной глубине шифанеров скелетами и табунами сумасшедших тараканов в нездоровой голове. …Ты можешь манипулировать людьми, это что-то сродни таланту. Дару. Для тебя это даётся просто, ты практически интуитивно ощущаешь, кому, когда, что и с какой интонацией сказать, ощущаешь, когда необходимо промолчать, что скрыть, а что «доверить по секрету». Где улыбнуться, где съязвить, где многозначительно подмигнуть, где с липовой ухмылкой заверить в искренней дружбе, где прибегнуть к угрозам… Тебе это просто, не требуется даже прилагать особенных усилий. Твой дар, твоё познание людской натуры, позволяет для тебя управлять десятками и сотками людей и по мере надобности извлекать из этого выгоду. Но неувязка в том, что для тебя не необходимы эти 10-ки и сотки. Для тебя, если вникнуть, необходимо так не достаточно… Только одну чужую душу. Только одну чужую жизнь, но чтоб – для тебя. Всю. Без остатка. Полностью и стопроцентно. Навечно. Что бы ни случилось. Для тебя нечего предложить взамен не считая себя самого, и ты понимаешь, сколь неравноценен таковой "обмен"… И всё-таки… для тебя ведь необходимо так не достаточно… На самом деле же оказывается, что это – несусветно много. Никто не разбежится для прыжка над твоей пропастью. Никто не воспретит плясать на лезвии бритвы. Никто не пойдёт следом за тобой, не окрикнет, когда ты решишься-таки переступить запрещенную черту. Никто не оттащит от края крыши, никто не вырвет из дрожащих пальцев ножик, никто не попросит остаться. Никто не будет наощупь бродить по тёмным закоулкам твоей закованной в лёд души в поисках «светлого-доброго-человечного» Да кому оно нужно?! …Можно жить на грани, ты знаешь. Ты живойёшь так уже издавна, всё почаще поражаясь собственному упорству и всё с растущим нетерпением ждя приближения развязки. Но всё-таки… было в твоей жизни то, что можно заботливо хранить в памяти, извлекая временами на свет из потайного уголка, как самое заветное, чтоб вновь прочуять, надышаться, поверить, оживить в идей каждое мгновение, а позже аккуратненько упрятать глубже, ближе к сердечку, и, прикрыв веки, практически счастливо поразмыслить: б ы л о… Всего один единственный раз. Только одна ночь. Ночь, окупающая собой всю твою жизнь. * * * Ливень остервенело хлещет по асфальту косыми полосами, то затихая на несколько мгновений, то припуская с новейшей силой. В чёрных лужах пузыри и беспрерывное мельтешение разноцветных бликов ночных огней. Холодно, на улицах Икебукуро ни души. На лавке под козырьком автобусной остановки некомфортно и сиротливо. Изая посиживает тут уже с четверть часа, плотно запахнувшись в куртку, пережидая разгул стихии; но окаянный ливень и не задумывается стихать. От холода по телу пробегает маленькая дрожь, принужденное бездействие подавляет, да и выходить под дождик не появляется ни мельчайшего желания. Можно, естественно, вызвать такси, вот только домой тоже не охото совсем. Не охото ничего. Орихара знобко передёргивает плечами. От холода, нагло пробирающегося под одежку. От мысли о пустой просторной квартире в стиле high-teck, всё почаще и почаще навевающей ему ассоциации с моргом, в каком он иногда от нечего делать препарирует свою мёртвую душу, в неясной надежде найти в ней что-то такое, о чём до этого не подозревал. Может быть, даже с страхом найти, что она ещё живая… Замёрзшая рука медлительно тянется к внутреннему кармашку промокшей куртки в поисках телефона, другой рукою Изая накидывает на голову капюшон, чтоб хоть малость согреться. На экране высвечивается время: 01.07... За шумом ливня Орихара не слышит звука торопливо приближающихся шагов. Мгновение – и под козырек вбегает насквозь промокший человек. Прилипшая к телу белоснежная рубаха, форма бармена, со светлых волос стекает вода, капли дождика поблескивают на ресничках… Шизуо снимает очки, чтоб раздражённым движением выслать их в кармашек жилета. И только после чего поворачивает голову и замечает, что он тут не один. Изая молчком следит за ним, по привычке кривя губки в чуть приметной усмешке. Во взоре нереально прочитать искусно скрываемое напряжение, разве что намёк на вялость. – Любопытно, есть в этом городке место, где тебя нет? – кидает Хейваджима через зубы, опускаясь на обратный край древесной скамьи и вынимая из кармашка промокших до нити брюк мятую пачку сигарет. – Блядь… – несколько секунд с нескрываемой неприязнью следит за тем, как из пачки тоненькой струйкой вытекает вода, а позже, скомкав злосчастные сигареты в кулаке, с приглушённым рычанием отбрасывает в сторону. Орихара, как ни удивительно, смотрит за его действиями молчком. Ни едких комментариев в адресок Шизуо, ни ехидных смешков, только тонкие губки продолжают чуток изгибаться в лёгкой усмешке. Хейваджима подозрительно косится на него, но тоже не произносит ни слова. Ни риторических вопросов о том, не гласил ли он блохе больше не появляться в Икебукуро, ни угроз прибить чем-нибудь тяжёлым. Будто бы куцее негласное перемирие воцарилось под козырьком остановки перед лицом разгулявшейся стихии. Пару минут в воздухе висит напряжённое молчание под однообразный аккомпанемент ливня. – Какого чёрта ты вообщем тут сидишь? – в конце концов не выдерживает Хейваджима. Изая вскидывает на него заинтересованный взор. – Почему не вызовешь такси и не свалишь в Синдзюку? – Что, не терпится избавиться от моего общества, Шизу-чан? – чуток саркастически, но как-то очень уж пресно, интересуется Орихара. – А ты сомневаешься? …Так всё же? – Ночь… – ? – Что может быть чудесней ночи? – с лёгким мечтательным вздохом, чуток пафоснее, чем следовало бы, вопрошает Изая – Духота тесноватых комнат убивает её. А тут она реальная. Без масок. Без грима. Без притворства. Такая, какая есть. Взгляни на неё: злая, прохладная, необузданная. Она великолепна… Только тут можно ощутить это… – Ты что, опьянен? – Я обожаю ночь – не обращая внимания на слова блондина упоённо продолжает Орихара, смотря в место впереди себя пылающими каким-то странноватым болезненным блеском очами. – Она делает людей свободными, снимая с их кандалы условностей, развязывая туго затянутые узлы самоконтроля, стирая внутренние табу… Ведь только ночкой люди истинные. Ты не замечал? Под покровом мглы мещанинам нет нужды напяливать до омерзения обычные маски и играть осточертевшие днём роли. Ночь пробуждает в человечьих душах извечное… первозданное, первобытное. Пещерное… Да, только ночкой мы истинные. – Истинные, говоришь? – изгибает бровь Хейваджима. И продолжает, воспользовавшись появившейся паузой – Так означает, это ты реальный сидишь здесь, на автобусной остановке, глубочайшей ночкой в таковой собачий холод и, стуча зубами, втираешь мне свою долбаную никому не подходящую философию, заместо того, чтоб как все обычные люди расслабленно спать дома в тёплой постели? Изая молчит, удивлённо уставившись на блондина из-под отороченного мехом капюшона. – Что, Орихара, так тошнит от своей пустой квартиры, что готов променять её на эту чёртову остановку и моё общество? С минутку Изая никак не реагирует на эти слова, продолжая внимательно учить лицо Шизуо. – Нужно же… – вдумчиво тянет он – …Но твои слова только подтверждают мою теорию. Хейваджима презрительно хмыкает. – Теорию… Брось. Ты можешь одурачить своими прекрасными словами других, но не меня. О д и н о ч е с т в о, Орихара. Вот что привело тебя сюда и сейчас не даёт уйти. Чтоб ты там ни гласил… Удивительно. Схожей проницательности от Хейваджимы Изая никак не ждал. Вобщем, этот человек всегда был для него непостижим… а поэтому ещё более притягателен. Но, в этот момент Изая ощущает себя Сфинксом, последнюю загадку которого только-только свирепо разгадали, и для полноты картины ему осталось только, припомнив древнейшие легенды, громозвучно расхохотаться, ознаменовав своим хохотом скорый неминуемый Апокалипсис... Слова Шизуо напористо пробираются в душу, заставляя знобко передёрнуть плечами и потупить взор. Можно съязвить в ответ, уколоть побольнее, да и это станет менее чем излишним доказательством его бесспорной правоты. И Орихара молчит, отвернувшись от собственного... неприятеля?.. Неприятеля, означающего для него еще больше, чем всё остальное население земного шара совместно взятое. – Ты прав – внезапно для себя самого признаёт Изая – …Весело… – И что все-таки тут смешного? – Весело, что из всех людей только ты один, Шизуо, способен осознать это. Хейваджиме отчего-то неприятно разрезает слух собственное имя, произнесённое Орихарой стопроцентно. – Холодно… – тихо шепчет Изая, поднимаясь со скамьи. Пару секунд стоит, изучая асфальт под подошвами собственных башмак, как будто обдумывая что-то, а позже, быстро приблизившись, бесцеремонно усаживается Шизуо на колени. Обвив руками шейку и не давая тому опамятоваться, резко прижимается прохладными губками к его губам. Напористо раздвигает их языком, проникая в рот, от захлёстывающих чувств даже запамятывая опешиться тому, что ему это позволяют и не делают ни мельчайшей пробы оттолкнуть. Не встретив сопротивления, Изая осторожно зарывается пальцами в жёсткие светлые волосы, ловит языком язык Хейваджимы, целует страстно, упоённо, скупо, чуть слышно стонет через поцелуй от сладкого наслаждения. Шизуо и не задумывается отстраняться, а, напротив, прикрыв подрагивающие веки, отвечает губам Орихары. Его руки забираются под куртку, неуверенно поглаживают спину через мягенькую ткань водолазки, заставляя прогибаться под этими мимолётными ласками. По телу медлительно разливается волна жара, голова кружится от одурманивающего вкуса чужих вожделенных губ… Изая резко отстраняется, конвульсивно втягивая ртом воздух, пропитанный запахом дождика. – Ночкой люди истинные… – растерянно выдыхает Орихара, смотря в затуманенные запрещенным желанием глаза Хейваджимы. Руки Шизуо всё ещё придерживают его за талию, а дыхание ещё не успело новь стать ровненьким. Можно напялить на данный момент до тошноты обычную цинично-насмешливую маску. Можно с приторной улыбкой на лице соврать, что желал только проверить свою теорию. Можно… И если попытаться, Шизуо даже поверит, но… Стремительно подавшись вперёд, Изая шепчет на ухо Хейваджиме, практически касаясь губками мочки и опаляя мокроватую от дождика кожу жарким дыханием: – Спасибо… А в последующее мгновение резко отстраняется, поднимаясь на ноги, и прячется за пеленой дождика, оставляя Шизуо ошарашенно глядеть вослед… * * * Конечно, ты ненавидишь его. Ненавидишь в нём всё, каждую черту, каждую мелочь. Ненавидишь его руки, сильные, с жёсткими жаркими ладонями и длинноватыми прекрасными пальцами, за то, что они причиняют только боль, хотя способны даровать удовольствие. Ненавидишь его растрёпанные светлые волосы, пахнущие ветром и горьковатым сигаретным дымом, за то, что для тебя никогда не прикоснуться к ним вновь. Ненавидишь его обветренные губки, которые для тебя никогда больше не позволят испытать на вкус. Ненавидишь его необычные янтарные глаза, вечно спрятанные за стёклами очков. Ненавидишь его запах, опьяняющий похлеще самого крепкого вина, напрочь отключающий твой здравый смысл совместно с логикой. Ненавидишь его глас, заставляющий сердечко учащать удары; глас, который, наверняка, вызнал бы из тыщи других… Ненавидишь его за недоступность, недосягаемость, непостижимость. Ненавидишь за то, что он никогда не будет твоим. Но за мимолётный эпизод той ночи ты ему от всей души признателен. Несколько маленьких мгновений, но они без остатка твои. Это то, что никто уже никогда у тебя не отнимет. Ведь это было в твоём прошедшем, а прошедшее тебе – правда. Ваш разговор и ваш поцелуй – правда. Правда, придающая твоей жизни некоторое подобие смысла. А сейчас ночкой опять дождик. Хлещет бешено по лужам, расшугивая малочисленных припозднившихся прохожих, напористо барабанит в окно большими каплями, выводит на стекле неясные, беспрерывно меняющие свои гибкие очертания, иероглифы. Накинув на голову капюшон куртки и даже не прихватив зонтик, выходишь из дома, из прохладной пустоты квартиры под такие же прохладные хлёсткие струи дождика. Ты не выбираешь, куда пойти, и уж тем паче не задаёшься вопросом – для чего. Ноги сами несут тебя к той автобусной остановке. В а ш е й автобусной остановке… До неё совершенно не близко, дождик хлещет в спину, асфальт под ногами всё больше припоминает чёрную реку. Для тебя всё равно. Для тебя просто охото туда. На данный момент. Немедля. И ты идёшь, всё ускоряя и ускоряя шаг, практически срываясь на бег. На улицах никого. Только время от времени мимо проносятся авто, окатывая тротуар брызгами из-под колёс, да всё так же мигают маркетинговые огни… …Запыхавшись, вбегаешь под козырёк знакомой остановки, откидываешь капюшон с головы… И замираешь на месте, лицезрев человека на древесной лавке. Кажется, забываешь дышать. Кажется, забываешь про всё на свете. Шизуо поднимает голову и молчком вглядывается в твоё лицо. Постоянные очки сейчас лежат в кармашке жилета, и в дрожащем свете фонаря ты можешь созидать его янтарные глаза. Ливень припускает с новейшей силой. Стук сердца гулко отдаётся в ушах. С чёлки, промокшей невзирая на капюшон, стекают на скулы прохладные капли. А он… улыбается. Легкая, чуть приметная ухмылка, чуток тронувшая уголки губ. Ухмылка, которой довольно, чтоб облегчённо выдохнуть. Ухмылка, разрешающая приблизиться к нему и сесть рядом. Ухмылка, дающая право резко обнять, резко развернувшись к нему всем телом, и уткнуться лицом в его плечо. И, чуток позднее, перебирая замёрзшими пальцами влажные волосы, шептать на ухо некий абсурд про то, что ночкой люди – истинные… Про то, что прошедшее – правда... Про то, что любви – не существует…

1 2 3 4 5 Просмотров: 429 | Рейтинг: 0.0/0

Всего комментариев: 0

Статистика
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0