Главная » 2013 » Апрель » 25 » Письмо из ада

---

00:57 Письмо из ада

Письмо из ада — Hetalia: Axis Powers Персонажи: Великобритания (Артур Кёркленд), Америка (Альфред Ф Джонс), Вьетнам (Такада Ямакири - имя фанонное, сам выдумал). Пейринг: Америка/Вьетнам. Рейтинг: R Жанры: Гет, Ангст, Драма, Экшен (action), Психология, Философия, Даркфик, POV Предупреждения: OOC, Насилие, Изнасилование, Непреличная лексика Размер: Мини, 5 страничек Кол-во частей: 1 Артур раскурил трубку и откинулся в возлюбленном кресле. Тяжело вздохнув, он поглядел в окно. В Лондоне снова начался дождик. — Херовая погода, херовое настроение, херовый денек. — Великобритания усмехнулся. Вот уже три года прошло с того денька, как его придурошный младший брат полез к Вьетнам. "Она напинает для тебя, как когда-то напинала Франциску. Это ужасная дама: вся её жизнь была заполнена войной и болью. Для тебя не победить её" — вспомнились ему слова, которые он произнес собственному брату. — Этот кретин только отмахнулся от меня и именовал себя героем. Проклятье, ну почему он никогда меня не слушает? — Артур обхватил голову руками. Из всех государств он по истине страшился только двоих: Россию и... Вьетнам. Эту невысокую, не достаточно кому известную даму. Даму со железными очами. Он лицезрел её только в один прекрасный момент, во время Опиумных войн, но навечно запомнил её. — Ужасная дама... очень ужасная. И с ней ведет войну этот кретин. Она разжуёт его и выплюнет. Маленький идиот. Ты сам не сообразил, с кем ты связался. — Артур поглядел на плывущий по комнате табачный дым. В комнату вошёл дворецкий с маленьким конвертом в руках: — Что это, Бэримор? — Письмо, сэр. — От кого. — От вашего брата, сэр. — Артур встрепенулся и практически вырвал конверт из рук дворецкого. "Он ранее никогда не писал мне. Видимо вышло что-то серьёзное". Великобритания порвал конверт и трясущимися руками развернул письмо: "Здравствуй Артур. Я не знаю, для чего я пишу для тебя это, но наверняка мне просто нужно излить душу. А из всех государств ты единственный, кто всегда мог ободрить меня. Ведь ты мой старший брат. Итак, вот для тебя моя исповедь... исповедь из глубин ада: Молвят что ужас — это только состояние души. Если это так — то мы все только сосуды, заполненные ужасом. Эта война всего-лишь ошибка, тупость... которая уже очень недешево обошлась мне. Я оказался не готов: я задумывался, что меня повстречают как героя, пришедшего высвободить эти земли от "красноватой чумы", но я ошибся. Моих людей именуют оккупантами и убийцами, меня терпеть не могут и проклинают. Меня это бесит, очень очень бесит. Я помню мой 1-ый бой: я и взвод морпехов шли через тропические заросли на штурм укреплений вьетконговцев, когда мы напоролись на засаду. На моих очах умер Кёртис: юноша наступил на мину. Его порвало на маленькие кусочки, забрызгав меня его кровью и ошмётками плоти. Кёртис-весельчак, так окрестили его ребята. Весёлый, но малость простодушный юноша из Нью-Джерси, он был любителем потравить смешные рассказы и спеть под гитару в весёлой компании. Он стал душой нашего взвода. Он грезил стать героем, как его отец, служивший в Нормандии в годы 2-ой Мировой, грезил возвратиться домой, бренча медалями и орденами... А сейчас его нет. Он умер, даже не успев осознать, что вышло. А позже началась бойня. Из леса по нам забил многокалиберный пулемёт. Ребята кинулись скрываться за деревья, а я стоял перед тем местом, где ранее был Кёртис. Я бы наверняка стал последующим, если б не Джон Булл — здоровый негр из гетто кое-где в штате Юта. С кликом "Альфред, осторожней" он оттолкнул меня с полосы огня. Это были его последнии слова. Очередь перерубила его надвое. Я заполз за поваленное дерево. Меня трясло: двое моих друзей погибли на моих очах, так и не успев уничтожить ни 1-го узкоглазого. Про Джона я не достаточно чего знал — он не обожал гласить о своём прошедшем, но по слухам он сделал ограбление и чтоб его не посадили, он подался в армию. И попал в эту жопу, которую некий мудак обругал государством. Мы даже не знали, откуда по нам стреляют. Радист, которого все очень просто звали Ботан, из-за круглых очков и прыщавого ебала попробовал вызвать вертолёт с базы, когда шальная пуля пробила узкий древесный ствол, за которым он посиживал и пробила рацию. Последующая пуля отрубила ему стопу. Он орал и звал на помощь, а я свернулся калачиком на земле. Пули перерубали ветки деревьев и свистели над головами моих товарищей, не давая нам высунуться. Кто-то наобум палил из М-16 по тропическим зарослям. А позже по нам стрельнули из РПГ-7. Ракета попала в огромное дерево, за которым посиживало сходу трое наших.Двоих из их разорвало в клочья, одному оторвало обе руки и посекло глаза осколками. Я не знал того парня, но мне стало его жаль. След от ракеты выдал положение неприятеля. И здесь я разозлился, по истине разозлился. Я схватил свою штурмовую винтовку и первым выпрыгнул из-за убежища, стреляя в пулемётчика. Это послужило сигналом для других: они пошли в атаку прямо за мной. Один из юношей опередил меня и провалился в волчью яму, прямо на насаженные там колья. Ещё одному оторвало ноги гранатой на растяжке, троих расстреляли пулемётчики. Я первым добежал до неприятельской ячейки, только чудом не погибнув. Я до сего времени помню, с каким темным ублажение я расстреливал тех ублюдков. Позже подбежали мои друзья. Мы все совместно стреляли по уже мёртвым чуркам, пока от их не осталась только куча кровавого дерьма. В тот денек погибло 8 наших юношей, а трое на всю жизнь остались инвалидами. Когда я возвратился на базу, у меня была истерика. Я не помню, что было далее, помню только, что пробудился я в обнимку со шлюхой из примыкающей деревеньки с страшным похмельем. Вьетнам поздоровалась со мной, но я не сумел ответить на приветствие. Шли деньки. Мы по прежнему прогуливались в тропические заросли, искали вьетконговцев, теряли друзей и боевых товарищей. Вьетнам старалась запугать нас: мы нередко находили изувеченные тела наших товарищей, попавших в плен к этой ненормальной. В большинстве случаев с их просто сдирали кожу, прикрепляли кольями к дереву, за ранее выпустив кишки либо отрезав руки и ноги либо просто обезглавливали и засовывали в рот отрезанный член. Время от времени на трупы ставили растяжки либо мины. Несколько человек подорвалось, когда пробовали перевернуть трупы. То что эта сука бесчеловечна не только лишь к противникам, да и к тем, кто нам помогает я вызнал во время рейда в маленькую деревушку. Там свирепствовала лихорадка и днём ранее командование отправило в ту деревню мед взвод, чтоб те сделали прививки детям. Там свирепствовала лихорадка и днём ранее командование отправило в ту деревню мед взвод, чтоб те сделали прививки детям. А днем с ними пропала связь. Нас отправили выяснить, что с ними стало. Когда мы пришли, нашим очам стало ужасное зрелище: все врачи были убиты, сваленны в одну кучу и сожжены. Из-за домов к нам прибежала рыдающая старушка. Непрекращая плакать, она взяла меня за руку и повела в сторону от деревни. Там, прямо на просёлочной дороге лежали мёртвые малыши, с отрезанными руками. Чуток в сторонке мамы этих малышей, с плачем и причитаниями копали могилы. Оказалось, что на деревню напали вьетконговцы во главе с самой Вьетнам. Врачи предпочли сдаться, опасаясь, что в бою пострадают малыши, но это их не выручило. Чурки уничтожили их, свалили их тела в кучу и подожгли. А позже переключили внимание на малышей. Когда Вьетнам выяснила, что наши кололи им вакцину от лихорадки эта сука (далее чернила размыты, видимо от слёз) отдала приказ отрезать им руки. Старушка произнесла, что Такада сама резала руки самым небольшим из их. Меня вырвало. Артур, ты произнес, что Такада сама мама, что у неё трое малышей, так скажи мне, как хладнокровной мразью нужно быть, чтоб самой резать руки чужим детям, зная, что у их тоже есть мамы. "Она чудовище. Я должен приостановить её." — задумывался я тогда... Я ещё не знал, что по сути чудовище — это я. Некоторое количество дней после той резни я бухал... просто бухал по чёрному. А позже вьетконговцы убили конвой с продовольствием и пополнением для нашей базы. Больше сотки молодых, необстрелянных мальчуганов погибло, так и не успев вступить в бой. Я был в ярости: на моей памяти только у тебя хватало смелости так свирепо убивать моих людей. Чтоб какая-то вшивая азиатская страна, к тому же баба смела так страшенно обращаться с янки. В тот денек, когда на моих очах хоронили изувеченные трупы тех мальчиков я поклялся, что я поймаю Такаду Ямакири и заставлю эту суку мучиться. И я изловил её. Нам удалось найти высотку, где она пряталась и окружить её. Мы напали ночкой: перерезали часовых и ворвались в окопы. Бой был скоротечный, но кровавый. После него, я лично добивал покалеченых чурок, а мои товарищи снимали с их скальпы и отрезали уши и пальцы. Вьетнам стала моей пленницей. После боя, когда я усталый и злой притащил её в свою палатку я недолго задумывался, что с ней делать. Очень длительно она нагинала меня и моих людей, возила нас рожой по грязищи. И я решил нагнуть её. Ну и позже, мне было надо забыться, выбросить из головы ту рукопашную в окопах, когда на моих очах люди потрошили друг дружку сапёрными лопатами, когда я лично лупил прикладом трофейного калаша вьетконговского бойца, пока его голова не стала похожа на попавший под самосвал арбуз. Запамятовать о выпотрошенных трупах, лужи крови, запах пороха и подгоревшей плоти. В общем, я изнасиловал её. И ты знаешь, мне стало только ужаснее. Пока я трахал её, она неотрывно смотрела мне в глаза. Я никогда не лицезрел такового взора, как у неё: из чёрных глаз, на меня смотрела сама пучина. В её прохладном, как будто выкованном из стали взоре читалась ТАКАЯ ненависть ко мне, что мне стало По истине (подчёркнуто трижды) жутко. Я насиловал её, и мне казалось, что это совсем не я трахнул её. а она меня. Ужасная дама... и очень мощная: я специально старался быть с ней как можно грубее, резко менял позы, даже лупил её, но я так и не сумел вынудить её орать. "Эта дама — сам Бес" — задумывался я тогда. Шли деньки. Мы продолжали свои походы в тропические заросли, с тяжелейшими боями углубляясь всё далее и далее в лес. Возвратившись на базу, после целого денька кровопролитных стычек с вьетконговцами я сразу шёл к для себя в палатку. Мы несли жуткие утраты, даже распыление ядохимикатов и напалмовые бомбардировки не помогали. Вьетнамцы дерутся на собственной земле, у их преимущество "собственного поля". Нас же тропические заросли принимали как чужеродный организм, паразитов. К этому моменту несколько человек уже погибли от тропической лихорадки, многие болели туберкулёзом и малярией. Мы шли в тропические заросли и не знали, вернёмся-ли назад. За каждым деревом нас могла ожидать засада, под каждым кустиком могла спрятаться мина либо растяжка, любая куча листьев могла скрывать волчью яму либо медвежий капкан. Всюду нам мерещились пулемётные точки и снайперы неприятеля, отовсюду мы ожидали пулю. К концу третьей недели, после поимки Такады, уже четыре наших спились, а трое стали курить траву либо пачками жрать ЛСД. Люди желали забыться, выкинуть из головы этот чёртов ужас, сжигающий нас всех изнутри. А я уже знал, как мне забыться. У меня была она: Вьетнам, женщина со железным взором. Каждый денек, возвратившись из тропических зарослей, злой и вялый, я длительно насиловал и избивал её. Я нашёл метод освободить себя от её чёрных глаз: я их просто завязал. Но она так никогда и не заорала, хотя я знал, что ей очень больно. Это злило меня всё больше и больше и я ебал её всё посильнее и посильнее, стараясь войти в неё как можно поглубже. Но она всё так же молчала. А позже нашу роту снова отправили в тропические заросли: лазутчики из "зелёных беретов" нашли целую сеть туннелей в тропических зарослях, по которым чурки уходили, после собственных атак и нас отправили зачистить их. В тот денек совместно со мной в те туннели вошли 125 американских морпехов... к концу денька на поверхность вышли только 14 человек. Другие навечно остались в этих катакомбах, разом превратившихся в склеп для наших товарищей и около 89 чурок. Назад на базу мы возвратились усталые и совсем разбитые. Я не помню, кто протянул мне косяк, помню только, что чуть ли не сдох, когда 1-ый раз затянулся. Когда я пришёл в себя, меня вштырило. Сходу пропали вялость и горечь утраты, последующую затяжку я сделал с удовольствием. А позже кто-то произнес, что "хорошо бы на данный момент бабу выебать". И я привёл, поточнее притащил к костру Вьетнам. Мы отымели её всем скопом: 14 человек всю ночь по очереди трахали её. А она только молчала и... рыдала. Когда рано днем я за волосы приволок её назад в палатку, помятую и униженную, вся повязка, закрывающая её жуткие глаза, была влажной от слёз. Мне было надо идти принимать пополнение и я уже собрался было уходить, когда она произнесла: "Никто из вас не уйдёт отсюда живым" — она произнесла это очень тихо и расслабленно, как будто издавна всем узнаваемый факт, но по моей спине пробежали мурашки. "Никто из вас не уйдёт отсюда живым" — эти семь слов до сего времени нередко снятся мне в ужасах. Я только рассмеялся и произнес, что ей никогда не уничтожить нас, что более ничтожной и ничтожно бляди чем она я никогда не лицезрел, что она никогда не выкарабкается отсюда... (косо намалёванный портрет Такады) А через три денька она сбежала. Перерезала верёвки об разбитую бутылку виски и удрала, пока большая часть лагеря спала. Я тогда был в дозоре и она успела уйти довольно далековато от лагеря. Я был в ярости: никто не смел вот итак вот просто сбегать от Альфреда Ф Джонса. По моему приказу была поднята эскадрилья бомбардировщиков. Весь последующий денек они наобум заливали напалмом тот квадрат, где предположительно могла быть эта сучка. Шло время. Ужас и апатия всё посильнее овладевали всеми нами. Казалось, что сама вьетнамская земля желает нашей погибели. Не считая всесущих партизан и "бардовых" с севера в лесу нас подстерегали и другие угрозы: ядовитые растения и змеи, разная тропическая зараза, малярийные комары, плотоядные животные, прохладные ночи, тропические ливни, адская жара. Я не понимаю, как можно жить тут? Каждый вечер, ворачиваясь назад в лагерь я утомилось падаю на кровать... но даже во сне я не могу расслабиться и отдохнуть: кошмары неотступно преследуют меня. В редчайшие свободные деньки я утром до ночи курю травку, пью виски и самогон, пачками жру пилюли либо колюсь морфием. Только словив "приход" либо упившись в хлам я могу хоть на короткий срок забыться, не мыслить об этом аду и о ней. Такада снится мне в большинстве случаев: обычно она просто стоит передо мной и глядит на меня своим железным взором. И всякий раз я просыпаюсь в прохладном поту, вкалываю для себя морфия либо сжираю пилюлю ЛСД и обдолбанным иду в тропические заросли. Вьетнам выжила. Через несколько месяцев после собственного побега она вновь заявила о для себя, атаковав нашу базу. Северные вьетнамцы напали ночкой, за ранее накрыв наши позиции артиллерией. Когда я, в полуобдолбанном состоянии, в одних брюках и с пистолетом выкатился из палатки, началась бойня. Вьетнамцы чуть не в упор расстреливали моих перепуганных друзей. Только немногие смогли справиться с паникой и попробовали оказать чурбанам сопротивление. Я дрался как одержимый, сражаясь сначала не за Анкл Сэма и за хуй никому ненадобную в это пизде демократию а за свою никчёмную шкуру. В себя я пришёл, только когда увидил её. Вьетнам шла через ряды сражающихся с 2-мя пистолетами. Она убивала стремительно и чётко, как будто машина погибели, с выражением полного спокойствия и пофигизма на лице. Женщина-Дьявол медлительно повернула голову в мою сторону: её бездушные, чёрные, как пучина, глаза стали ярко-алыми как будто кровь либо угли адского пламени.Пистолет сам выпал из моих рук. Я... чёрт возьми, это тяжело написать... в общем я сбежал, только бы не видить этих красных глаз, этого размеренного лица. Я — величавый герой, Альфред Ф Джонс, бежал, напуганный как небольшой ребёнок. "Если длительно вглядываться в пучину, пучина начинает вглядываться в тебя" — я очень длительно смотрел на ад, и ад решил поглядеть на меня... И я не сумел выдержать его взора. Некоторое количество дней я скитался по тропическим зарослям, имея при для себя только ножик, флягу и припас косяка. В конце концов меня подобрал армейский вертолёт. Я опять возвратился в строй, но ни сил ни желания ворачиваться на ту базу у меня не было и я перевёлся из морпехов в пехоту, на передок — вести войну с "красноватыми" с севера. "Уж лучше ползать под снарядами, чем вновь оказаться в этих адских тропических зарослях" — задумывался я. Партизане навечно отбили у меня желание опять лезть в лес. К этому моменту я уже совсем растерял связь с реальностью: наркота и бухло стали моими неотъемлимыми спутниками. В те редчайшие моменты, когда пелена наркотического угара отступает, я вижу, как низковато я пал: из героя, величавой и сильной страны я стал ничтожным наркоманом, пытающимся убежать от действительности, никчёмным кусочком дерьма. Ты гласил, что это место перемелет и выплюнет меня, что это ад на земле, а я не веровал для тебя. Сейчас я вижу, что это так. В этом месте южноамериканскому бойцу не выжить. Никто из нас не уйдёт отсюда живым, если мы не прекратим вести войну по собственному. Мы можем сколько угодно шляться по тропическим зарослям, вылавливать партизан и пробовать насадить идеи демократии в деревнях. Демократия — ха, оказывается в аду она никому на хуй ненужна. Тут она лишняя и сейчас я сообразил это. Хватит, я больше не буду вести войну с Такадой Ямакири по старенькому. Она навязала мне правила собственной войны, но я не принял их и поплатился. Отлично, если она желает, чтоб я вел войну по её правилам, я БУДУ вести войну по её правилам. Она убивает пленных янки? Отлично, мы будем убивать пленных вьетнамцев. Она вырезает приклнные нам деревни, мы будем вырезать приклнные ей деревни. Она устанавливает в тропических зарослях ловушки и мины — означает мы просто сожжём эти тропические заросли. Знаешь, Артур, некоторое количество дней вспять мы неудачно атаковали одну высотку, где окопались "красноватые." Некоторое количество дней чёртовы чурки поджаривали нас в хвост и гриву, мы положили там три взвода. А позже мне надоело и я вызвал напалмовую бомбардировку. Несколько часов бомбовозы лили напалм на этих ебучих чурбанов. Когда мы поднялись на эту высоту, там не было ни 1-го узкоглазого. Они все сгорели на хуй. Я стоял среди заваленных обожёнными трупами укреплений и вдыхал в лёгкие вонь напалма и спаленных тел. И мне НРАВИЛАСЬ эта вонь — это был запах победы. Я люблю запах напалма по утрам. (коряво намалёванная сцена напалмовой бомбардировки) Тогда и я сообразил, как следует обращаться с ними. Это место ад, вьетнамцы — бесы его, а Вьетнам — Бес. Означает я сам должен стать Сатаной, а мои люди демонами. И я стал. На данный момент, когда я пишу для тебя эти строчки, сзади меня разворачивается бойня. Мои люди потрошат малышей сапёрными лопатами, массой насилуют дам, расстреливают в упор стариков и малышей, жгут дома. Есть только один метод убить ад — перебить всех бесов, повредить их дома и спалить в пизду землю. Такада Ямакири желала войну — она её получила. Я знаю, общественность осудит меня, в Вашингтоне грёбанные хиппари каждый денек ебут мозги властям, чтоб те закончили эту войну, но меня это до пизды. Судить на войне за убийство так же бесмысленно, как судить на автогонках за превышение скорости. И знаешь, кажется сейчас я понимаю, почему Людвиг был так безжалостен с русскими в ту войну. С красноватыми по другому и нельзя — они зараза, раковая опухоль на теле Земли. И есть только один метод совладать с ней — это вырезать её к ебеням. Германия не сумел вырезать опухоль в Рф, а я не сумел вырезать её в Кубе и Северной Корее. Тут я не повторю этой ошибки. Я не дам "красноватой чуме" распространиться ещё и на эти земли. Вьетнам сдохнет, это я для тебя говорю. Твой брат Альфред Ф Джонс прямиком из ада. Община Сонгми, 16 марта 1968 года. P.S. I am not hero, i'm just demon. (я не герой, я всего-лишь бес)

1 2 3 4 5 Просмотров: 344 | Рейтинг: 0.0/0

Всего комментариев: 0

Статистика
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0