Главная » 2013 » Апрель » 25 » Подмена Слэш яой

---

01:03 Подмена Слэш яой

Замена™ — Слэш (яой) Naruto Персонажи: Саске/Наруто, Итачи|Наруто Рейтинг: R Жанры: Слэш (яой), Романтика, POV, Hurt/comfort, AU Предупреждения: OOC Размер: Мини, 11 страничек Кол-во частей: 1 Если встретите грамматическую либо стилистическую ошибку в тексте, пожалуйста, выделите ее мышкой и нажмите CTRL+ENTER. Сижу на подоконнике и курю. Сжимая меж указательным и средним пальцем восьмую сигарету, медлительно выпускаю тонкие колечки серого дыма. Казалось, что дым заполнил все место вокруг меня, его клочки щиплют глаза, заставляя их слезиться. От вкуса табака уже тошнит, но я все равно продолжаю упрямо курить, медлительно, сигарету за сигаретой. Ну, а что мне еще делать? Нет, я, естественно, мог пойти куда-нибудь и напиться в стельку, забыв и себя, и место проживания, и что такое каждомесячные налоги. Но пьяницей становиться не хотелось, ну и топить горе в выпивке не очень приятно. Ну, забудешь ты про себя и про налоги, а на утро-то что? Верно, мемуары о для себя возлюбленном, о налогах и адская боль в голове, практически не заглушающая боль духовную. Потому я решил утопить горе в сигаретном дыме, вот только никак оно не топится. Не желает, видимо, топиться-то. Окно открыто нараспашку, впуская в небольшую комнатку клочки холодного осеннего ветра. На улице тепло, и это не глядя на конец сентября. Солнце уже практически село, окрашивая небоскребы и высотные дома в кирпичный цвет, отражаясь от огромного количества стеклянных поверхностей и слепя мне глаза, на пару с табачным дымом. Кое-где вдали слышаться клочки дискуссий, гудки машин, скрежет шин об асфальт и лязг тормозов. Ну, вообще-то, по идее, все эти шумы происходят прямо у меня под носом, так как я живу на 5-ом этаже высотного дома, построенного прямо около огромного и людного проспекта. Да вот только я их практически не слышу. Такое чувство, как будто громкость всех звуков уменьшили. В голове звучит только прохладный и ровненький глас, заполненный недовольством, презрением и каплей омерзения. Глас человека, которого я обожал в течение последних полутора лет и продолжаю обожать, не глядя на сложившиеся происшествия. Может быть, Вам любопытно, что все-таки это за происшествия такие, ведь Вы же любознательный читатель, правда? А может быть, Вам и неинтересно. Но сам факт того, любопытно Вам либо нет, ничего не изменит. Потому Вам, почетаемый читатель, остается только слушать мою повесть. Ну, итак вот, начнем с азов. Меня зовут Узумаки Наруто, высочайший, метр восемьдесят, малость худощавый юноша со светлыми торчащими во все стороны волосами и большенными голубыми очами. Ну, другими словами, как Вы осознаете, полностью обыденный средний парень. Прожил я на этом свете всего семнадцать лет, зато лицезрел много, но на данный момент не об этом. Два года вспять я окончил школу. Окончил плохо, каюсь, потому длительно не мог попасть в какое-нибудь солидное учебное заведение, где бы мне посодействовали выучиться на писателя. И вот, в конце концов, плюнув на мой пестрящий неудами аттестат, меня приняли в престижный институт. С этого-то все и началось. Как я уже гласил, обучался я плохо, и если б не мой самый близкий друг Киба, я бы школу вообщем не окончил. И, опять-таки, если б не он, у меня бы духу не хватило подать в таковой престижный универ заявку. В конечном итоге, мы попали на один факультет, вот только он пошел на журналиста, ну а я и так понятно на кого. И ведь мы с ним с самого юношества совместно. Всегда помогали и поддерживали друг дружку, и практически никогда не ссорились. Он никогда от меня не отворачивался. Даже тогда, когда вышло то, что вышло. А вышло вот что: кое-где после месяца мучительных занятий, в наше расписание ввели новый предмет – историю литературы, российскей и забугорной. Поначалу, мы все взвыли, чего это вдруг дирекции взбрело в голову опробовать новейшую науку на нас, злосчастных студентах, у каких и так заданий выше крыши. Но пришлось захлопнуться, не малыши ведь уже, чтоб ныть и занудствовать. В общем, в тот знаменательный денек, мы посиживали в аудитории, гадая, что за предмет и какой будет доктор. Пока все гадали, я решил чуть кимарнуть, все равно сидим практически в последних рядах, а учитель, наверное, будет каким-либо стариканом-маразматиком, потому не жутко. Я даже уснул, но здесь послышался хлопок двери, говорящий о том, что пришел доктор, и смешок Кибы, который толкнул меня в бок, кивая на педагога. Я тогда недовольно поднял голову, оглядывая поначалу друга, позже учителя. Кажется, я растерял дар речи. До сего времени не знаю, что меня так поразило. Доктором оказался юноша лет двадцати-двадцати 5, не больше. Он был высочайшим, ну может, чуток ниже меня, и тонким. Не худеньким, а конкретно тонким. Даже из последних рядов было видно, какие у него были прекрасные тонкие, как будто дамские, руки. Он смотрел на нас из-под очков-половинок пронзительными темными очами, которые, казалось, лицезрели тебя насквозь. Он был бледноватым, очень бледноватым, а волосы у него были темными и длинноватыми, заплетенными в маленький хвост, и ярко выделялись на фоне его белоснежного лица. Одет он был в строгие штаны и белоснежную рубаху с маленьким рукавом, и только его одежка, ну может, к тому же очки, выдавали в нем личность, смахивающую на доктора. Положив журнальчик и учебники, которые держал в руках, на стол, он осмотрел всех нас, потом развернулся и написал на доске: «Учиха Итачи, ваш педагог по истории литературы». Окончив скрежетать мелом, он вновь обернулся к нам и начал лекцию. Представился, растолковал, что мы будем учить, как мы будем это учить, какие контрольные и зачеты нас ожидают, что увлекательного будет на его уроках и т.д. и тому схожее. Я не очень его слушал. Просто посиживал и смотрел на Итачи во все глаза. Кажется, даже рот приоткрыл. Смотрелся я достаточно тупо, наверняка, но ничего не мог с собой поделать. Я сообразил, что что-то во мне поменялось, что с этим человеком что-то не так. Как будто его возникновение было роковым, и меня ожидают какие-то перемены. Я не знал, что со мной происходит, но знал, что с возникновением Итачи ничто не будет, как до этого. Очнулся я, когда Киба пихнул меня под ребра, кивая головой на тетрадь, как будто говоря, что нужно начинать записывать лекцию. Что я, в кои-то веки, и сделал, слушая бархатный, немножко грубоватый, глас Учихи Итачи и записывая все, что он гласит, слово в слово. С того времени я закончил себя узнавать. В голове был только он, не прошло бы и денька, чтоб доктор истории литературы не возникал в моих идей. Его предмет проводился у нас дважды в неделю по одной паре, и того 6 часов в неделю я мог слушать его привораживающий глас и наслаждаться его прохладной красотой. Удивительно, чтоб юноша оказывал такое ненормальное внимание к другому парню, правда? Знаю, что удивительно. Поначалу было очень жутко, что я не могу переключить свое внимание на какую-нибудь прекрасную даму. У меня просто не выходило вынудить себя выбросить из головы Итачи и нацелить собственный голубий глаз на какую-нибудь красотку, поставив для себя цель достигнуть ее. Заместо этого хотелось достигнуть внимания доктора, что я и пробовал, став одним из наилучших учеников на его уроках. В тетради у меня были записаны все его слова, в закладках веба было огромное количество веб-сайтов об истории литературы, я впитывал в себя познания (чего в жизни не делал), как губка, только чтоб достигнуть его расположения и внимания. Киба от всей души не осознавал, зачем я так усердствую, ведь один предмет погоды не сделает, и чтоб стать прилежным учеником, мне нужно подтянуть, и подтянуть непосредственно, другие предметы. Я отмахнулся от него, сказав, что не желаю быть прилежным студентом. Мне нужен был только этот предмет. Инузука размышлял и парил для себя мозг моим поведением длительно, кое-где в течение 3-х месяцев, пока не припер меня к стене и впрямую не спросил, что это со мной такое. Глядя в его глаза, полыхающие огнем дружбы и преданности, я раскололся. Признался ему, что люблю Итачи Учиху. Усвоив произнесенное мной, Киба одарил меня долгим изучающим взором. Я ожидал, когда он начнет смеяться либо врежет мне, я же сейчас, выходит, гей (у, как не люблю это слово), но ни того, ни другого не вышло. Тяжело вздохнув, Инузука пробормотал: «Что же с тобой, брат, твориться? Что я упустил?» Я не стал оправдываться, предложив ему разорвать со мной все связи. Посчитал, что ему не нужен таковой друг, на что он аж разозлился, чуть ли не пробив мне череп. Кричал, что ему плевать, какой я ориентации и кто мне по нраву, что мы друзья, что мы дали клятву, а я желаю ее так нахально и безжалостно нарушить. В конечном итоге, после 3-х часов выяснения отношений, он поставил точку в нашем споре, сказав, что он как был мне самым близким другом, так им и остается. Я был ему за это страшно признателен. Но появился один минус. Сейчас на каждом уроке истории литературы, он ядовито улыбался, подтрунивая нужно мной, и кидал неоднозначные взоры в сторону доктора. За такое я готов был Кибу уничтожить, так как мне казалось, что все лицезреют эти его жесты и догадываются, на что он намекает. От этого мне становилось неудобно, и я начинал багроветь, ненавидя себя за это. Итак, в таковой обстановке духовного неравновесия прошли эти восемнадцать месяцев, ну либо около того. Все это время я мучился от спрятанных глубоко в сердечко эмоций, понимая, что это не верно и безвыходно. Итачи Учиха был таким прохладным и флегмантичным, он казался таким труднодоступным. Я практически ничего не знал о нем, кроме места жительства, и той инфы, что у него есть младший брат моего возраста, который обучаться в этом же институт, но на факультете экономики. Каждый денек я просто сходил с разума от желания узреть его и услышать его глас. Сердечко начинало неистово колотиться в его присутствии, и я забывал, что мы оба мужчины, и что все это абсурд и сумасшествие. Я просто желал услаждаться им, хотя бы издалека, и это делало меня счастливым на очень куцее мгновение. Время от времени мне казалось, что Итачи тоже глядит на меня как-то неровно, и от этого становилось как-то теплее, хоть глас разума и говорил, что все это выходки бурной фантазии. В конце концов, не способен больше сносить этого безумия, я решил признаться ему. Все мое существо, на пару с Кибой, гласило мне, что это нехорошая мысль, но я уже не мог тормознуть, и сейчас, собирая по осколкам разбитое сердечко, жалею об этом. Это случилось, как Вы уже понимаете, через 18 месяцев после нашей первой встречи, то бишь, сейчас. Я пробудился в неплохом настроении, по ту сторону окна была красивая погода, и это еще более подстегнуло мое неверное желание признаться ему в собственных эмоциях. История литературы была последней парой, которую я отсидел, как на иголках. Все полтора часа Киба качал головой и пробовал отговорить меня, но я только отмахивался, продолжая слушать бархатный глас и записывать. Минутки тянулись мучительно длительно, и когда, в конце концов, урок был закончен, я просто подлетел к столу доктора. Но здесь же застыл, уткнувшись в пол: как сказать, а главное, что сказать? Вопрос так и повис в воздухе, заставляя меня лихорадочно соображать. Мои безотрадные думы оборвал его ровненький глас, отразившийся от стенок совсем пустой аудитории: — Что-то не понятно, Наруто-кун? Мы были так близко, и в то же время так далековато. Слова так и рвались наружу, но я панически страшился их сказать, боясь следующей реакции. Что все-таки будет? Как он отреагирует? Я даже не желал представлять, что случиться позже, потому с головой погружался в на данный момент. — Нет, Итачи-сенсей, все, как обычно, отлично понятно, — я старался не глядеть в его пронзительные глаза, продолжая следить, как изменяется узор на паркете. – Просто я желал Вам кое-что сказать… — Что конкретно? – он, казалось, смотрелся заинтересованным. — Ну, вроде бы выразиться… я даже не знаю, с чего начать… — Боже, мне хотелось провалиться через землю, но, как досадно бы это не звучало, таковой способности мне не представилось; собравшись с силами, я выпалил: — В общем, я люблю Вас, Итачи-сенсей. Тишь казалась оглушающей. Воздуха резко стало не достаточно, а стенки начали смещаться, грозясь раздавить. Из открытого окна долетали клочки дискуссий и шелест еще не опавших листьев. Сердечко неистово стучало, с силой ударяясь о ребра, как будто намереваясь выпрыгнуть из этой костяной клеточки. Я конвульсивно сжимал и разжимал пальцы, чувствуя, как щеки наливаются краской. Черт, я на девчонку похож! В конце концов, тишь прервалась его мерным хмыканьем. Мне это не очень понравилось. Медлительно подняв голову, я повстречался взором с ошеломленными темными очами, в каких плескалось не только лишь удивление, но еще капля презрения. Его взор принудил меня вздрогнуть. Я начал осознавать, что сделал ошибку. — Наруто, — он не стал добавлять свое обычное «— кун». – Знаешь, это было внезапно. Тупо и внезапно. Не задумывался, что такое может произойти. Не задумывался, что ты гей, — слова больно резанули слух, а его глас, заполненный ядом, преобразовывался в иголки, медлительно втыкающиеся мне в сердечко. – По мне, твои чувства грязны и отвратны. Мне даже неприятно гласить все это для тебя, и не очень приятно находиться рядом с тобой. Естественно, было бы совершенно, чтоб ты не попадался мне на глаза. Но, к огорчению, ты мой студент, потому постарайся быть тише воды и ниже травки, чтоб не портить мне настроение собственной личностью. Я стоял, как громом пораженный. Он произнес это с таким презрением, с таким омерзением, что я на минутку усомнился: а Итачи ли это? Обычно он всегда спокоен, время от времени улыбается, так просто и непосредственно. Он всегда казался мне красивым, понимающим и отзывчивым человеком. А оказалось, что он надменный и эгоистичный. Мне так хотелось сказать ему, что он не прав, и это не справедливо. Хотелось накричать на него, стукнуть, в конце концов, отомстить за свои разбитые чувства. Чувство было таким, как будто мне плюнули в душу, одним плевком разбив ее на тыщу острых осколков, которые саднили. Но все, что я сделал, это стоял и молчал, чувствуя, что вот-вот заплачу. Тупо, естественно, но ничего не попишешь. — Если ты все мне произнес, то прошу удалиться и не мозолить мне глаза, — бросил Итачи, кивая головой на дверь. Кажется, я что-то промямлил в ответ, и вышел из аудитории. Если я оставался после уроков, то меня обычно ожидал Киба, но на данный момент у него была практика, и это было к наилучшему. Я не желал никого созидать, не желал, чтоб кто-то допытывался, что и как. Я желал остаться один. Совсем один. Выйдя из института, я побежал, побежал со всех ног, игнорируя метро, автобусы и другие средства передвижения. Я пробежал кварталов 6, пока не влетел в свою квартиру и не закрылся там, как в крепости. Утолив мучающую меня жажду, я сел на подоконник и начал курить, с чего фактически, и началось мое повествование. Сейчас Вы, надеюсь, осознаете, как мне было хреново. Я не мог терпеть весь мир, и все равно продолжал обожать ту сволочь, что безжалостно отшила меня. Я таковой глуповатый, правда? Если Вы думаете, что на этом повествование завершается, то Вы очень ошибаетесь. Это только начало. Начало самых внезапных и безумных событий, перевернувших мою жизнь совсем и окончательно. На улице уже начинало темнеть, солнце практически село, и с востока стали наступать сумерки, а я так и посиживал на чертовом подоконнике и продолжал скуриваться, прокручивая в памяти все-все, связанное с Итачи. Я никак не мог выбросить его из головы. И это было страшно. Разум никак не желал стирать из мемуаров его прекрасное лицо и бархатный глас, от которого мурашки бежали по коже. От этого становилось все больнее и больнее, и когда духовная боль достигнула собственного апогея, раздался звонок телефона. Я выбросил сигарету и стал рыскать по комнате в поисках телефона. В конце концов, цель была найдена, и я ответил на звонок: — Да? – мне кажется, либо глас у меня дрожит? — Узумаки, что с тобой? – Киба казался обеспокоенным, означает, вправду дрожит. — Ничего. — Я же слышу, что что-то случилось. Отвечай! Это из-за Итачи, да? — Нет, — соврал я, пытаясь придать голосу твердости. – Все нормально, Киба, честно. — Когда ты так говоришь, это означает, что все напротив, — эта зараза всегда спинным мозгом ощущает, если мне плохо. – Не скажешь, что случилось, я приеду и выебу для тебя мозг, сообразил меня? Перспектива его возникновения в моей квартире и следующего неспешного ликвидирования мозговых клеток меня как-то не очень обрадовала, потому я вновь раскололся. — Я признался-таки Итачи в собственных эмоциях, — горько произнес я, а позже поразмыслил и добавил: — А он послал меня к черту. Дальше последовала одичавшая непреличная брань, рассказывающая об Учихе Итачи, который так низковато со мной обошелся, а потом и обо мне, так как я, как видите, не послушал собственного умного друга и отважился на таковой отчаянный шаг. Когда Инузука высказал все, что обо мне и профессоре задумывается, он спросил: — Ты сам-то как? — Хреново, — признался я, решив, что раз уж начал изливать душу, то стопроцентно. — М-да, подфартило же для тебя, — вздохнул он. – Слушай, пойдем, куда-нибудь сходим, а? — Киба, не на данный момент. Нет настроения. — А дома посиживать, означает, есть? – видимо, он стал закипать. – Означает так, герой-любовник, либо ты сам тащишься ко мне, либо я приезжаю к для тебя и устраиваю сеанс психотерапии. Взвесив все плюсы и минусы, я все-же решил, что лучше пойти разгуляться. — Вот и верно, — согласился Киба. – Проветришься, и то полезно. Жду тебя через час около торгового центра. — Отлично, — кивнул я сам для себя и отключился, бросая телефон на кровать. Выкурив еще одну сигарету, я начал собираться. Распихав по кармашкам телефон, средства, документы и проездной, я напялил на голову маленькие круглые наушники, подаренные мне Кибой, и, включив музыку поспокойнее, вышел из дома. Дорога до центра пролегала через большой парк, до которого я доехал на автобусе. Музыка скоро надоела, и я спустил наушники с головы, позволяя им болтаться на шейке. Сейчас были слышны обыденные городские звуки: шум двигателя, сигналы машин, скрип тормозов и скрежет шин об асфальт. Когда же я оказался под сенью деревьев, густыми рощами посаженными в парке, эти звуки стали притупляться, заглушаемые шумом осеннего ветра, играющего в кронах еще не осыпавшихся листьев. Вообщем, мне нравилось гулять по лесам и паркам. От этого становится как-то спокойнее. Даже на данный момент, все еще испытывая острую боль в раненой душе, я ощущал себя лучше, чем несколько часов вспять. Вспоминать о том ужасе в аудитории больше не хотелось, и я старательно гнал эти мемуары из сознания, но они никак не желали уходить, доставляя еще огромную боль. Пройдя запутанными тропинками через желто-красные деревья, я тормознул на каком-то небольшом мостке, находившемся в глубине парка. Часы на телефоне гласили мне, что до встречи еще 20 минут. Я осмотрелся. Меня окружала стенка теплых цветов, чуток затемненная в вечерних сумерках. Всюду — нужно мной, подо мной, вокруг меня – были хрупкие, желтоватые и красноватые, оранжевые и красные, листья, на которые хотелось глядеть и глядеть. Рядом не было ни единой души, я был один, посреди этого золотого великолепия. Как я и желал. Совсем один. — Что ты тут делаешь в такое время? — глас показался мне знакомым. Он был знакомо бархатными, но не грубоватым, а чуток прохладным. Неожиданная гипотеза поразила меня, и я развернулся к владельцу настолько знакомого голоса, застывая на месте. Тоже темные и выразительные, даже еще выразительные, глаза. Тоже темные и, наверное, мягенькие, волосы, только недлинные и стоящие на маковке торчком. Тоже бледное лицо, создающее с очами и прической резкий контраст. Но передо мной был не Итачи. Передо мной была не самая мощная любовь всей моей недлинной жизни. Это был всего только его младший брат, носящий малость странноватое имя Саске. Но меня это не заинтересовывало. Я его не знал, мы с ним никогда не говорили. Потому я был удивлен, что он обратился ко мне. — Гуляю, — я пожал плечами. — Так поздно? – он притворно-удивленно изогнул бровь. — Какая разница? – отмахнулся я, отворачиваясь и облокачиваясь о перила мостка. – Мне захотелось походить, вот и все. — Ты гуляешь, чтоб заглушить боль, правда? – Саске встал со мной рядом, тоже облокачивая о перила. Я застыл. Он знал. Он откуда-то знал, что со мной происходит. Он откуда-то знал, что вышло сейчас деньком. Но откуда? Господи, снова я торможу. Этот Саске брат того, кому я сейчас признался. Почему бы Итачи не поведать смешную историю младшему братишке? Понимаете, я ведь никогда не думал о нем. Все мои мысли были об Итачи, и мне не было никакого дела до его братьев и сестер. Нет, я, естественно, много чего слышал об Учихе Саске. Что он наилучший ученик собственного факультета, что девчонки за ним массами бегают, а он крючит из себя прохладного царевича, отгородившегося от общества и не подпускающего к для себя никого. Киба говорил, что у него нет друзей, что он ни с кем не разговаривает. Мне показалось это странноватым, и я решил, что Саске просто выпендрежник и эгоист. Думая об этом на данный момент, я не удивлен, что они с Итачи братья. Два брата-акробата, как любит гласить Инузука. — Какая для тебя разница? – взъелся я. — Я знаю, что ты любишь Итачи, — я ожидал от него этой фразы, но не задумывался, что он произнесет ее так непосредственно; я даже растерялся малость: — Э… ну, поздравляю. Можешь начинать смеяться нужно мной. — Для чего? — Ну, это должно быть забавно, — пожал я плечами. – Я вообщем не понимаю, для чего ты… — Я находил тебя, — перебил меня Саске, продолжая глядеть куда-то меж деревьями, не поворачивая ко мне головы. Я опять застыл, кажется, открыв сейчас рот. Я его совершенно не осознавал. Что ему необходимо? Для чего он меня находил, раз не собирается глумиться? В чем подкол? Может, его выслал Итачи? Нет, навряд ли. Но я не понимаю, какого черта он вдруг решил направить на себя мое внимание, если ранее мы не то, что парой слов не перебрасывались, даже в упор друг дружку не лицезрели. Это был наш 1-ый разговор и был он достаточно странноватым. — Для чего? – пришла моя очередь задавать вопросы. — Я желал тебя узреть. — Для чего? – глупо повторил я. Я повернул голову, скользя по нему взором. Он был одет достаточно просто, а становилось прохладно, ведь сумерки уже практически стопроцентно захватили небо. Его волосы, в особенности длинноватая челка, перебирались ветром, отбрасывая на лицо тени. Саске стоял, облокотившись о перила, достаточно непосредственно, как и гласил. Создавалось такое чувство, как будто мы знаем друг дружку лет 100, не меньше. Я вдруг отметил, неосознанно, что он прекрасный. Очень прекрасный. Может быть, даже привлекательнее Итачи. Черт, о чем я думаю? Что со мной? Что с ним не так? Почему его вид принуждает меня мыслить не о том, о чем положено? Видно, заметив, что я его разглядываю, Саске покосился на меня, здесь же отводя взор. Потом он закрыл глаза, спросив: — Скажи мне, почему? Почему ты любишь моего брата, а, Наруто? Почему-либо, мне захотелось ответить, что я, в принципе, и сделал: — Не знаю. Я просто втюрился в него, когда он в первый раз вошел в аудиторию, и продолжаю обожать его. Саске, похоже, был удивлен: — Даже после того, как он отшил тебя? — Сердечку не прикажешь, — я вновь пожал плечами, отворачиваясь от него. Меж нами повисла тишь. Я ощущал какое-то напряжение в воздухе. Как будто что-то должно произойти. Меня это пугало. Все же, я вдруг понял, что практически не чувствую боли от мемуаров о тех событиях, что произошли сейчас деньком. Мне это показалось странноватым. Но все мысли здесь же были стерты тем, что произнес мне Саске: — Знаешь, — он, как обычно, непосредственно начал свою убийственную фразу. – Я тоже просто втюрился в 1-го человека, когда увидел его. Он был таким радостным, от него просто за километры несло некий положительной энергией, как будто от солнца. Поначалу я ужаснулся, не понимая, что со мной происходит, почему я не могу выбросить этого человека из головы. Потом ко мне пришло осознание, которому я длительно противился, а потом смирился с ним. Сердечку ведь не прикажешь, правда? От его слов мне становилось не по для себя. Он гласил, не смотря на меня, как будто и не обращаясь ко мне, мутным взором глядя куда-то вдаль, через тьму, сгустившуюся меж листьями, все так же непосредственно и обыденно. Как будто говорил какую-то развеселую историю. Но мне не хотелось смеяться, слушая его. В голове пронеслась еще одна безумная идея, которой я твердо произнес «нет». — Я желал снова узреть этого человека, — Саске продолжил собственный рассказ. — А позже опять и опять, следя за ним издалека, продолжая обожать, отлично зная, что он не направит на меня собственного внимания, так как предпочел другого. Было достаточно тяжело и больно принять, что этим другим человеком оказался мой брат. Но с этим ничего не поделаешь, и я просто продолжал обожать издалека. У моего возлюбленного человека светлые волосы и огромные голубые глаза, в каких я желал бы утопнуть. Его зовут Узумаки Наруто, и хоть я знаю, что он дал бы сердечко другому, я все равно люблю его. А догадка-то оказалась правильной. Боже, какие чувства неистовствовали во мне. Поначалу я не мог ничего сказать, утратив дар речи и выпав на секунду из действительности. Потом мне захотелось закричать, что все это не верно, что мы оба мужчины, и это грязно и отвратно. А позже я сообразил, что моя реакция практически повторяет реакцию Итачи, и как-то даже ужаснулся. Ужаснулся того, что со мной происходит, и еще того, как Саске признался мне. Ранее мне несколько раз признавались в любви либо симпатии, но происходило это другим образом. Все те девицы ожидали подходящего момента, неуверенно подходили ко мне, дождавшись, когда я буду, в конце концов, один, и, запинаясь и краснея, ведали о собственных эмоциях, уткнувшись в пол. Либо писали любовные письма и SMS-сообщения. В общем, они все были застенчивого 10-ка, как, в принципе, и я, когда признавался Итачи. Но у меня-то была другая ситуация! Мы-то оба мужчины, и от этого становилось еще страшнее. А Саске произнес все так просто и непосредственно, как будто это было не признание, а дружественная беседа. Когда я запутался внутри себя совсем, из размышлений меня вывело легкое прикосновение. Такое легкое, что я его поначалу даже не ощутил. К губам. Как будто до губ прикоснулись кончиком тоненького пера. Было малость щекотно и волнующе. Я стоял с закрытыми очами, но знал, что целует меня Саске. От этого становилось не по для себя. Ну и вообщем я ощущал себя рассеянным. Я не знал, что мне делать, как на все реагировать, как глядеть и что мыслить. Меня в первый раз целовал юноша. Даже не целовал, просто легонько коснулся своими губками моих. И, все же, я чувствовал таковой фейерверк эмоций, которых не чувствовал даже в объятиях самой эффектной девки. Я даже не увидел, как Саске отстранился. Когда я открыл глаза, он уже спустился с мостка, и шел по дорожке, испещренной разноцветными листьями. Остановившись, он запихнул руки в кармашки, и обернулся ко мне. На его губках игралась легкая, малость печальная, ухмылка, а глаза смотрели чуток отчаянно. — Спасибо за приятную беседу в этот кислый час, — произнес он и продолжил собственный путь. Я реально не знал, что делать. Киба и Итачи мигом вылетели из головы, оставляя в ничего не понимающем сознании только образ нового знакомого. Таковой легкий непосредственный образ, как и его манера гласить и действовать, юного прекрасного человека. Похоже, меня трясло от многосторонних эмоций. Все переживания как-то стремительно отошли на 2-ой план. Что делать? Что все-таки делать? Вопрос повис в воздухе, временами стуча мне по голове. Бросить все, как есть? А что еще делать? Уже ни о чем же не думая, я поглядел Саске вослед, и внезапно, с отчаянной грустью, понял, что на дорожке его уже нет. Сорвавшись с места, я побежал за ним. Ветер начинал усиливаться, а мглу пронзали только слабенькие фонарики, установленные по бокам дорожек на расстоянии двухсот-трехсот метров друг от друга. Из-за густоты посаженных очень близко друг к другу деревьев фактически ничего не было видно. Вдруг в одну из лужиц света, отбрасываемых фонариками, попала высочайшая фигура. Темные волосы поблескивали в мерклом свете, а бледноватая кожа, похоже, даже светилась, а может, это игра моего воображения. Я побежал к нему, и скоро догнал. Мучаясь отдышкой, я с силой положил руку ему на плечо. Саске тормознул и развернулся ко мне. На его лице было написано удивление. — Слушай, — мой глас прерывался из-за учащенного дыхания. – Ты ведь… ты ведь только-только… в любви мне признался, так? — Да. Я люблю тебя, — он пожал плечами, не понимая, чего я желаю. — Саске, я… — я желал сказать ему почти все, но слова не срывались с языка, потому я прошипел: — А, к черту всех. И поцеловал его. По-моему, неискусно и грубовато. Но это воспоминание стерлось тем, что он мне ответил. Ответил пылко, заставляя меня трепетать в собственных объятиях. Сколько мы так простояли, я не знаю. За этот период времени я не слышал ничего, не считая стука собственного сердца, ну и еще какого-то восклицания, донесшегося откуда-то с боковой стороны. В голове все совсем перемешалось, выливаясь в одну напористо пульсирующую идея, что все это некорректно, которой я упрямо противоречил. Мне, почему-либо, захотелось поступить конкретно так. Просто мимолетный порыв, и я не знал, во что это изольется, только смутно осознавал, что желаю провести эту ночь конкретно с Саске. Только с ним. — Для чего ты это сделал? – спросил он, оторвавшись от меня. — Не знаю, захотелось, — я пожал плечами, чувствуя, как он хватает меня за запястье и куда-то ведет. Я послушливо шел за ним, ни о чем же не спрашивая и совсем не думая. Ночь вступила в свои права, опустившись на землю непроглядной тьмой, которую, к счастью, расшугивали фонари и неоновая подсветка. Мы вышли из парка, оставляя сзади таинственную мглу деревьев, и выходя на освещенную улицу перед торговым центром. Те люди, что попадались нам на встречу, оглядывались, кто с презрением, кто с издевкой, а кто удивленно следя. Не знаю, что ощущал Саске, но мне было как-то все равно, что обо мне на данный момент задумывались. Затуманенный разум отрешался мыслить, отдавая меня в руки младшего Учихи. Наверняка, Саске привел меня к для себя домой. Мы стремительно поднялись по лестнице, практически взлетели, расталкивая тех, кто спускался либо, напротив, подымался. Он за секунду открыл дверь, практически впихивая меня в коридор. Как дверь захлопнулась, он впечатал меня в стенку, гневно кусая мои губки, заставляя ощущать какое-то новое странноватое напряжение в теле. Так и не отцепившись друг от друга, мы прошли по коридору, оставляя на собственном пути предметы одежки, и опрокидывая домашнюю утварь. Кажется, что-то со гулом разбилось, но ни я, ни он на это внимание не направили. Он протянул руку, чтоб открыть дверь и впустить нас в спальню. Мы успешно спотыкнулись о ковер и свалились на кровать. Он продолжал раздевать меня, исследуя руками, губками и зубами мое тело, заставляя меня выгибать спину. Я не заставлял себя ожидать, освобождая его от совершенно не подходящей ему на данный момент одежки. Когда возбуждение стало зашкаливать, мы оба тормознули, тяжело дыша. Саске навис нужно мной, через мглу пытаясь различить мои затуманенные страстью глаза. Протянул ко мне руку, осторожно поглаживая по щеке. От каждого его прикосновения я дрожал, как осиновый лист и желал большего. А он все никак не желал начинать. — У тебя ведь 1-ый раз? – спросил он. – Ну, в смысле, с парнем. — А у тебя? — Не благопристойно отвечать вопросом на вопрос, — он покачал головой. Нет, сексапильный опыт у меня уже был. Аж дважды. Но только с девицами. И оба раза все вышло случаем: оба были пьяны и ничего толком не соображали. Потому я ничего не помню. Фактически ничего. Только звучные стоны, похожие на хрипы, которые страшно раздражали, и затекшие конечности. Вот, в принципе, и все. Я поглядел на Саске. М-да, с его-то телом, его опыт раз в восемь превосходит мой, а может, и больше. Я протянул руки, проводя ими по его торсу и пристраивая их на плечах, с силой вцепляясь в их. Жалко, что в мгле я не мог разглядеть выражение его лица и, в особенности, глаз. Я очень желал узреть его глаза. А еще, он казался мне очень схожим на Итачи. В этой черной комнате я бы не сумел их различить, будь они рядом. Я желал, чтоб Саске вправду оказался Итачи, но это было нереально. Потому я закрыл глаза, и представил лицо собственного возлюбленного. — С парнем — 1-ый, — произнес я. — Я не знаю, стоит, — начал он, вызывая во мне маленькое раздражение. – Будет больно и, не считая того… — Умолкни. Просто продолжи. Кажется, он кивнул, и я ощутил, как его рука скользит вниз по животику, оказываясь на внутренней стороне ноги. Я опять выгнул спину, чувствуя, как дрожь приятными зарядами проходит по всему телу. Но приятная дрожь сменилась болевой, когда один из его пальцев просочился вовнутрь. Я зашипел, упираясь руками ему в плечи. Не задумывался, что это окажется так неприятно, но ничего уже не поделаешь. Саске продолжал меня растягивать, подготавливая к предстоящему, о чем я уже думал со ужасом, добавляя еще два пальца. Мне не нравилось, и я стал крутиться и извиваться в его руках, пока он легонько не задел снутри меня какую-то чувствительную точку. Я застыл, пробуя новые чувства на вкус. Это мне нравилось больше. Учиха вытащил пальцы, и я сообразил, что будет далее. Стенки спальни отразили от себя мой вопль, заставляя его вновь возвратиться в мои барабанные перепонки. Видимо, я был очень узеньким для него, и, все же, он не тормознул, продолжая толкаться в меня. Было неприятно, не глядя на все его ласки, которыми он пробовал заглушить мою боль. Я вновь начал извиваться, то выгибаясь, то, напротив, пытаясь группироваться. Бл*ть, нереально больно, мама вашу! И здесь я вскрикнул, чувствуя, как Саске снова задел тот комок нервишек снутри меня. Я даже выгнулся, подаваясь ему навстречу. Он вдруг тормознул, перенося руки с моих бедер на лопатки и прижимая меня к для себя. Сейчас не ему приходилось двигаться, а мне, насаживаясь на него, по другому процесс стопорился, и я вопил от потерянного контакта. Зараза, ведь желает, чтоб я сам продолжал. Боже, что он со мной делает, а? Я решил поиздеваться над ним, резко останавливаясь и пытаясь разглядеть его глаза через сгустки мглы. И мне казалось, что я вижу эти два колодца, уставившиеся на меня с искренним недопониманием. Я пробежался по его напряженной спине кончиками пальцев, отчего он охнул, стискивая зубы. Да, возбуждение и напряжение были зашкаливающими. Нетерпеливо схватившись за мои ноги, он хорошо встряхнул меня, заставляя продолжить движения, что я и сделал, обхватив его за шейку. Уткнувшись носом в его волосы, я ощущал, что разрядка уже близко. Совершенно близко. Об этом гласило его более частое сердцебиение и движения по нарастающей. Как мне хотелось, не глядя на ситуацию, чтоб это был не Саске. Я желал, чтоб на его месте оказался Итачи. Нет, не желал, страстно вожделел. Не знаю, наверняка, я вправду тормознутый, либо того похуже, но все еще продолжал ощущать нечто возвышенное к старшему Учихе, чего не ощущал к его брату. Все, что соединяло воединыжды меня с Саске – это обезумевшая страсть, в какой горе топилось лучше, чем в выпивке либо сигаретах. Хотя и эта версия пошатнулась, когда меня накрыло волной оргазма. А все так как, на самом пике с языка рвалось любимое имя. Хотелось выкрикнуть имя конкретно Учихи Итачи, доказав и для себя, и всем, что я продолжаю обожать, не глядя ни на что. Но этого не вышло. Заместо подходящего, я выкрикнул другое: «Саске!» Тогда, как можно узреть затуманенными очами через мглу, мне казалось, что он улыбается. Мгла как будто старалась просочиться в мою душу, выбивая оттуда остатки надежды. Сколько мы уже находились в этой черной спальне, я не знал. Наверняка, больше 3-х часов. Саске лежал на спине, глядя в потолок, прикрывшись узким одеялом. Я же лежал к нему спиной, свернувшись клубком. Меня все еще лупило в приятных конвульсиях, а еще от холода, так как эта зараза забацала все одеяло для себя. Было малость неудобно, и в воздухе опять витало какое-то странноватое напряжение. Хотелось от него избавиться, начав разговор, но я не мог его начать, а Саске, кажется, не желал. Да, я и не представлял, о чем можно гласить. Я так и не сообразил, был ли этот секс подтверждением его любви ко мне, либо просто страстным порывом. Я вообщем его не осознавал. Понимаете, я не из числа тех, кто готов лечь в кровать с первым встречным, но сейчас вышло конкретно так. Сейчас вообщем некий сумасбродный денек. Столько всего и сходу. И все это связано с Учихами. Я больше не мог выносить этой давящей тишины, потому оборотился к нему, готовясь сказать, что не могу быть с ним, так как люблю его брата. Да, звучит подло и вероломно, но это было правдой. Я желал извиниться перед ним за то, что использовал. Нависнув над ним, я вдруг сообразил, что он дремлет. Нет, серьезно, лежит со сцепленными на груди пальцами, как Спящая Кросотка (в нашем случае, как Спящий Красавчик), и дремлет. И это в то время, когда у меня в душе происходят такие перемены, когда я не могу обусловиться, покачнулась ли моя любовь к Итачи, либо нет, начинаю ли я испытывать симпатию к Саске, либо нет! — Козел, — пробурчал я, собирая брякнуться назад на подушку и так же нахально проспать до утра, а позже уйти, не попрощавшись. Но, как оказывается, Саске нифига не спал. Схватившись за мою руку, он дернул меня на себя, заставляя свалиться ему на грудь. Я желал его уничтожить. Так, означает, он не дремлет тогда, когда я здесь ломаюсь в прямом смысле этого слова, да к тому же не гласит мне ничего. Хотя, что ему было гласить. — До утра есть еще время, подремай, — его глас был ровненьким и непосредственным, как будто ничего не было. – Дверь не заперта, можешь позже беспрепятственно уйти. — Ты не будешь меня задерживать? — Нет, это никчемно. Я знаю, что ты любишь Итачи. Я осознавал, каково это, когда для тебя не отвечают взаимность. Наверняка, он ощущал себя страшно. — Скажи, для тебя больно? – спросил я, дотрагиваясь до его щек на наличие слез, которых не оказалось. — Есть малость, — отмахнулся он. – Все равно ничего не изменишь. Да, не изменишь. Учиха Итачи никогда не ответит мне взаимностью, и никогда больше не поглядит в мою сторону. А я никогда не отвечу на чувства Саске. «Что, правда, что ли?» — пронеслась едкая идея в голове, от которой мне стало не по для себя. О чем это я на данный момент думаю? А о том, что нет смысла обожать, если тебя не понимают. А Саске меня отлично осознавал. Так, стоп. Это ведь не означает, что я… — Знаешь, я попробую, — слова вырвались неосознанно. — Чего попробуешь? – не сообразил он. — Ответить на твои чувства, — черт, что я говорю?! Нет же, за меня гласит другой человек! Я не желал этого гласить, не желал давать неверных надежд. Я ведь всегда убеждал себя, что продолжаю обожать Итачи. Я ведь… подождите, я «уверял» себя? Для чего мне обосновывать для себя то, что разумеется? А потом, что моя любовь к доктору вдруг стала таковой неочевидной. Она пошатнулась, сбиваемая в бездну противоречащих эмоций другим человеком, который сумел заинтриговать меня. Короче, я совершенно запутался. Я не мог разобраться, люблю ли я еще Итачи, либо нет. Потому, наверняка, и произнес Саске, что готов завести с ним дела, что ж, это, может быть, и к наилучшему, хотя я не уверен. Это решение, как и вся моя жизнь, было таким сумасбродным, изготовленным в секунду. Итак, я, все таки, попробую. Утро было прохладным и облачным. В окно моросил маленький дождик, оставляя на стекле печальные капли. Наруто пробудился от того, что ему было холодно. Спросонья оценив обстановку, он сообразил, что Саске снова забрал все одеяло для себя. Козел. Посиживать оголенным на кровати было не очень приятно, потому он встал и стал одеваться, подбирая с пола свои вещи. От этого шуршания открыл глаза и Учиха. Блондин поглядел на него и улыбнулся: — Доброе утро. — Доброе, — Саске сонно осматривал спальню, остановив взор на Узумаки. – Уже уходишь? — Нет. Жду, когда встанешь и приготовишь мне завтрак. Брюнет аж обомлел от таковой наглости. Он удивленно изогнул бровь, потом без охоты поднялся с кровати, идя в кухню и по пути натягивая на себя одежку. Наруто семенил за ним, подбирая в коридоре случаем выпавший из кармашка телефон. Экран демонстрировал практически полную разрядку батареи и 15 звонков от Кибы. Наруто чертыхнулся, вспоминая, для чего он вчера шел. Блин, все Саске повинет. — Ты чего будешь есть? – спросил Учиха, думая, что достать из шкафчика. — Не знаю. Манку варить умеешь? – спросил блондин, неравнодушный к этой каше, которую ему в детстве бабушка варила. — Умею, — после некой паузы ответил брюнет. – Только моя манка начинает жить собственной жизнью и есть ложки. Представив для себя эту стршную картину, Узумаки согласился на омлет и кружку кофе. Выбрав в последних звонках номер Кибы, Наруто услышал гудки, а потом звучное пиканье, оповестившее о том, что батарея сдохла. Чертыхнувшись, блондин кинул телефон на стол, проклиная слабую батарейку. — Что позже делать будешь? – спросил его Саске. — Ты о чем? — Ну, о вчерашнем и нынешнем. — А что я сейчас успел сделать? — Успел запоздать на первую пару, — брюнет кивнул на часы. — Киба меня уничтожит, — шепнул Узумаки, кладя голову на скрещенные руки. Завтрак прошел молчком. Только за чашечкой кофе они разговорились. Гласили обо всем, о чем можно и нельзя. Наруто ощущал какую-то легкость, он ощущал себя намного лучше, чем вчера. Может, это Учиха на него так воздействовал? Блондин не знал этого наверное, но стал осознавать, что Саске нравиться ему все в большей и большей степени. В их разговоре не было больше напряженности, он был пропитан гулким хохотом Узумаки и легкой ухмылкой Учихи. Наверняка, поразмыслил Наруто, он сумеет полюбить Саске. Когда кофе завершилось, брюнет предложил плюнуть на институт и сходить куда-нибудь развеяться. К примеру, в планетарий. Подумав, а почему бы и нет, Узумаки согласился. Собравшись, они вышли на влажную от дождика улицу. Раскрыв над головой большой темный зонтик, Учиха взял блондина за руку, не позволяя отступить от себя и вымокнуть под дождиком. Наруто и не сопротивлялся, ему было приятно идти рядом с этим типичным человеком. И было плевать, кто и как на их глядит. Было просто отлично ощущать себя необходимым. И Узумаки Наруто осознавал, что он не сумеет полюбить Учиху Саске. Так как он его уже полюбил. Пока блондин мотал головой в различные стороны, рассматривая город через струи дождика, Саске достал из кармашка телефон, чтоб написать всего только несколько слов собственному брату. Послав сообщение, он улыбнулся и обнял Узумаки за плечо. Может, все у их получиться, кто знает. А в нескольких кварталах от необычной пары, в большой аудитории истории литературы, Учиха Итачи получил сообщение. Прочитав его, доктор немного улыбнулся. Было малость неудобно перед Наруто, но ничего не поделаешь: любовь, она ведь ужасная сила. И ради брата, Итачи был готов на почти все, потому читая: «Спасибо, что подтолкнул его ко мне», он от всей души радовался за этих двоих, наконец, нашедших друг дружку.

1 2 3 4 5 Просмотров: 442 | Рейтинг: 0.0/0

Всего комментариев: 0

Статистика
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0