Главная » 2013 » Апрель » 25 » Совсем как взрослые

---

02:13 Совсем как взрослые

"Совершенно как взрослые" — The Aristocats / Коты-аристократы (Аристокоты) Персонажи: Берлиоз / Мари, Тулуз / Мари Рейтинг: G Жанры: Гет, Романтика, Психология Предупреждения: Инцест Размер: Драббл, 2 странички Кол-во частей: 1 Если встретите грамматическую либо стилистическую ошибку в тексте, пожалуйста, выделите ее мышкой и нажмите CTRL+ENTER. Старик Роджер растроганно сморкается в носовой платок, приговаривая про себя: «Молодые господа, вы так, так выросли, какие же вы взрослые, а я вас такими вот помню, вот старенькой госпоже радость-то на небе, храни Господь её душу…», пока грубоватая смотрительница господских конюшен Фру-Фру не одергивает его неуверенным: «Ну, будет, старик…». Мари просто кланяется и всё так же игриво смеётся: матушкина удовлетворенность, один в один такая же кросотка; когда они стояли рядом с покойной мамой (храни Господь её душу!) казалось, что это один и тот же человек, и только присмотревшись, можно было увидеть, что глаза у юной Мари совсем не такие голубые, а, быстрее, поближе к тусклому – но тусклому великодушному цвету горного хрусталя, а не безликого тусклого городских луж. У неё очаровательные тонкие руки и замечательный глас, сводящий с разума Париж уже не один сезон; так молодая кросотка стала любимицей вечеров и объектом пересудов и мужских страстей – «А вот вы понимаете, а вы понимаете? кааак, вы не понимаете, что она…» — и дальше по тексту. И когда владелицы салонных журналов, эстетствующие дамы элегантного предпенсионного возраста, коварно скрываясь за веерами, невинно спрашивали её старшего брата, Тулуза (не дай бог Берлиоза!), о правдивости этих слухов, то полноватый и мягенький рыжеватый юноша, с интеллигентной бородкой странствующего художника, краснея и смущаясь, отвечал, что совсем оно всё некорректно; естественно, Мари редкая кросотка, гласил он, вздыхая и неприметно для всех теребя край вельветового пиджака, но чтоб вот так, преднамеренно лишать рассудка женатых парней… Нет, Мари, конечно, никогда, продолжал утверждать он про себя, обычно раскладывая за сестру неограниченное количество таких идиентично ненадобных подарков от поклонников. Мари хорошая, она бы никогда так не делала. А ещё она самая милая и прекрасная молодая мадемуазель во всём Париже, Франции, мире. Нет же, конечно… Берлиоза же о нечто таком спрашивать было небезопасно и глупо: музыкант, но не богемный пианист устраиваемых знатью вечеров и концертов, а из числа тех, которые катаются по всему Парижу на ослах и бочках, носят в петлицах странноватые предметы (невиданное дело – засунуть в петлицу дюралевую ложку! и как это осознавать?!), читают неосуществимые стихи, играют необычную музыку (Берлиоз из их, конечно, гений, единственный из этих диковатых юных людей, у которого в музыке есть такт, краса и лирика; ну а другие же…) и ведут себя нарочито эксцентрично и скандально. К тому же, хихикнет вам в ушко одна из светских сплетниц, он так любит свою сестру, так хлопочет о её светлом имени, что сбросит с балкона не только лишь всех её нескончаемых ухажеров, да и вас самих, будь вы даже дамой – вот, понимаете, был таковой прецедент… Сама же Мари с наслаждением воспринимала ухаживания окружающих её парней, но близко к для себя не подпускала никого – нет же, как так, матушка была бы расстроена её дурным поведением, никаких парней, только цветочки, конфеты и редчайшие знаки внимания с её стороны. «Глупенькая ты, сестра, — гласил ей мягенький Тулуз, не делая поворот ни при каких обстоятельствах к ней лицом, — они же веруют и обожают, а ты…». Она подлетает к брату, целует его в мягенькие губки и нежно гласит «Прости, Тулуз, братишка, я больше так никогда-никогда не буду!». И улетает, распевая ветреную песенку о бедняжке Жоржет; а у Тулуза – бессонная ночь, тихие слезы в подушку и ладонь, изведенные и рваные 10-ки черновиков, и только один, дама на котором умопомрачительно похожа на прелестную певицу Мари, и даже бантик на платьице полностью вточности такой же… Берлиоз рассеянно курит, бранится, огрызается, уходит в ночь, и Мари, расстроенно качая светловолосой головкой, серьезным голосом гласит ему: «Ну что ты, Берлиоз, ну хватит, ты же себя так изведешь, растратишь…». Он пробует браниться, но очень неискусно, растерянно; в конце концов, когда она наклоняется к нему, чтоб замазать липко пахнущей театром гримировальной пудрой следы от побоев, похожие на пятна краски у Тулуза, он притягивает её к для себя, не целует, но только нежно, как котенок, трется носом о её щеку; она не вырывается, и даже, кажется, практически что мурлычет. И потом они, все втроём, выходят на свет: очаровательная молодая богемная певица, легкая и вечно юная Мари, мягенький и хороший художник-меценат Тулуз, продолжавший ощущать теплый огнь на собственных губках, и диковато-мрачный музыкант Берлиоз, шепчущий про себя, что все это совсем не некорректно, а даже очень верно – для него, для Мари, для Тулуза, в конце-то концов… И никто-никто не должен об этом выяснить, совершенно никто-никто.

1 2 3 4 5 Просмотров: 331 | Рейтинг: 0.0/0

Всего комментариев: 0

Статистика
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0